"Джеймс Баллард. Фабрика грез Unlimited" - читать интересную книгу автора

платанов и берез начисто отмыты от пыли, в сравнении с ними луг на той
стороне кажется желтым, выцветшим.
Пеликаны... У меня отпустило от сердца. По лужайке тяжело ковыляли две
нескладные, нелепые птицы. Скорее всего, их занесло сюда ночью, с моря:
пятьдесят миль - это не так уж и далеко. Пеликаны ковырялись своими тяжелыми
клювами в гладиолусах, не совсем понимая, как им вести себя рядом с этим
особняком, среди этих клумб и подстриженных деревьев.
Взглянув случайно на пляж, я обнаружил там еще одного, более зловещего
гостя. Крупный глупыш потрошил щуку; острые, круто изогнутые когти рвали
светлую, окровавленную плоть. Над мирной Темзой никогда не встречалось
никого подобного этому сильному, с крючковатым клювом, полярному хищнику.
Я подобрал с дорожки камешек и швырнул его на пляж. Глупыш взмахнул
крыльями и неспешно полетел вдоль реки, волоча за собой рыбьи кишки. На
песке, скользком от рыбьей крови, мелькнуло крылатое отражение.
Я вышел на пляж, усеянный плавником и сотнями грубых перьев.
Парусиновый мешок с инструментами отца Уингейта так и лежал там, рядом со
свежей расщелиной. Волна, плеснувшая при падении "Сессны", раскрыла в
каменистом склоне горизонтальную полку длиной в шесть футов и высотой дюймов
в десять, достаточно глубокую, чтобы там поместился человек. Мне хотелось
примерить ее на себя, я представил, как лежу там, подобно Артуру на Авалоне
или некоему мессии, спящему вечным сном в своей приречной гробнице.
В десяти футах от меня песок отливал серебром - растворенное, стекающее
в реку зеркало. На мелководье, среди эдвардианских устоев, косо лежала
люлька чертова колеса. Не выдержав неистовства ночной бури, край Старкова
причала обрушился в воду, прихватив с собой и часть карусели. Крылатая
лошадка тоже оказалась в россыпи мусора.
Я вспомнил свой сон: пернатый смерч, бешено вращавшийся над этим
причалом, обезумевших птиц, сшибавшихся грудь о грудь в их неудержимом
стремлении слиться со мной. На рассвете река исплюнула этого старомодного
Пегаса на ту же самую отмель, куда выплыл я после аварии. Я подошел к
лошадке и вытащил ее на сухое место. Свежая краска иссеребрила мои ладони,
оставила на песке пунктирный след.
Я вытер руки о траву под настороженными взглядами пеликанов. Их
оперенье лучилось знакомым мне яростным светом. Какой-то психоделический
садовник со слабостью к кричащим краскам щедро подмалевал листву ив и
декоративные папоротники. Над ослепительно освещенной лужайкой пропорхнула
сойка, яркая, как тропический попугай.
Взбодренный этим празднеством света, я заглянул в витражное окно воды.
Гроза взбаламутила реку, по мелководью сновала стайка угрей. Рыбы покрупнее
держались мест поглубже, словно ища пристанища в фюзеляже утонувшей
"Сессны". Я подумал о миссис Сент-Клауд, о нашем странном и яростном соитии,
об исполненной нами пантомиме рождения взрослого младенца. Нервное
раздражение, вызванное этим светом, светом воскресного утра, отозвалось во
мне новым взрывом потенции.
Покинув сад Сент-Клаудов и углубившись в парк, я повстречал лань,
чесавшую мордочку о серебристую кожу березы. В шутку - но и не совсем в
шутку - я попытался схватить ее за задние ноги; это робкое существо вызывало
у меня ту же сексуальную ярость, что и все вокруг, вплоть до деревьев и
земли под ногами. Я хотел отпраздновать свет, покрывший этот сонный городок,
излить свое семя на благопристойные ограды и игрушечные садики, вломиться в