"Константин Бальмонт. Воздушный путь (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

мне с той медицинской ухваткой, которая заставляет больного чувствовать себя
уже умершим. Не с ним говорят, а о нем говорят. Слышит ли он или нет, все
равно.
Что-то горячее полилось вокруг моей сломанной ноги, завладели одной
моей рукой и другою, что-то делали с моим глазом и лбом. Сперва я бился, мне
казалось, что мне хотят отрезать ногу. Петька меня уговаривал. Я успокоился,
забылся. Смутно помню, как меня понесли через какие-то переходы, казалось
мне - бесчисленные. Поднимались и опускались. Я был как в волне. Положили в
полутемной комнате на кровать. На несколько минут ко мне впускали Мелитту.
Она молила позволить ей остаться со мной. Она говорила, что она готова мыть
пол в этой комнате, лишь бы ей позволили остаться со мной. Ее увели. Меня
усыпили. Я был и не был.
Зачем даны человеку глаза, если он не может ими видеть свою судьбу?
Зачем даны ему ноги его, если они идут не туда, где его счастье? Зачем его
мысль ему, если она измышляет ему страдание, безысходность мучения, терзания
и пытки, для которых нет слов?
Моя мысль плясала безумную пляску, кружилась, на вихрях качалась,
столько стран обежала, что на жизнь бы хватило долгую. Видела лица, умершие
лица, и живые лица, и не бывшие лица, те, которые, быть может, еще будут
здесь или где-нибудь в ином месте, в пространстве. Потолок поднимался и
опускался, прижимал мою грудь вплоть и уходил в бесконечное небо. Справа и
слева вставали фигуры и долго стояли. Стояли молча, и, хотя лица их были
устремлены прямо в пространство, я чувствовал, что они смотрят на меня.
Пробыв возле меня известное время, они исчезали внезапно. Не вверх или вниз
и не в сторону. Исчезали вдруг без направления.
Ко мне подходили врачи. Осматривали меня и выслушивали меня тут и там.
- Но мне совсем-совсем ничего не больно, - восклицал я. - Отчего мне
совсем ничего не больно?
- Подождите, придет, - сказал, усмехаясь, один.
Боль в теле началась лишь через неделю. Лихорадка качала мою мысль, и я
не ощущал тогда боли.
Я закрыл глаза и перестал отвечать на вопросы. Зачем они спрашивают так
много и каждый повторяет предыдущего?
Врачи думали, что я забылся. Они продолжали говорить между собою.
Голоса их были озабочены. Ничего из внутренних органов не было повреждено.
Травматические повреждения тяжкие, но для жизни в этом нет опасности.
Выдержит ли сердце? В этом вопрос. Я понял их разговор. Мое сердце плясало
бешеный танец, и было неизвестно, не поскользнется ли оно на одном из своих
прыжков, не сорвется ли. Один за другим все ушли. Сердце мое плясало. Стены
сходились и расходились. Не открывая глаз, я почувствовал, что я один. Не
открывая глаз, я почувствовал через некоторое время, что надо мною кто-то
наклонился. Я приоткрыл правый глаз - левый был забинтован. Во рту у меня
пересохло.
- Испей, родимый, испей, - говорила мне высокая черная сиделка
Катерина, имевшая вид сердобольной деревенской женщины.
Я снова потонул в видениях. От левого глаза в мозг устремлялись
фиолетовые полосы и золотые, извивались как змеи, переливались лентами,
окружали мою голову, протягивались до стен, до потолка, лизали их огненными
языками, как пламя пожара, превращались в вихрь переплетающихся искр,
крутились воронкой и возвращались в мой мозг. После этого голова становилась