"Константин Бальмонт. Воздушный путь (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

моей интонации, тем, что я являл себя во всей своей мгновенной
беззащитности, но он отшатнулся от меня так, как будто я ударил его по лицу.
Меня внесли в какую-то полутемную комнату и положили на пол. Вбежавший
фельдшер быстро осмотрел меня и тотчас вышел за перевязочным материалом. В
соседней комнате раздавался голос полицейского пристава, который допрашивал
о подробностях происшествия.
Ему отвечал тихий, надорванный, милый и родной, и вот уже как бы
далекий и чужой, голос Мелитты, успевшей прибежать из гостиницы. Лежа на
полу, как брошенный комок, я впервые понял со всей ужасающей отчетливостью,
что я не убил себя, а только исказил свой внешний лик, что я должен жить и
еще изуродованный. Мне показалось, что потолок налег на меня, что безмерная
тяжесть меня сдавила, и я закричал. Если крик Мелитты, донесшийся до меня,
когда я лежал разбитый на земле под недоступно-отодвинувшимся высоким небом,
был потрясающе пронзителен и полон отчаяния, - мой крик, вырвавшийся из
горла моего теперь, показался мне таким чудовищным и страшным, что я
мгновенно смолк. И снова за стеной говорили два голоса, один чужой,
спрашивающий, другой родной, тихий, отвечающий.
Через несколько минут к зданию, где я был, подъехала карета. Меня
вынесли и кое-как посадили в карете.
- Нужно покрыть, нужно его покрыть чем-нибудь, - раздался чей-то голос.
Бывший в толпе бледный Фомушка быстрым движением сорвал с себя свою
студенческую шинель и укутал меня. Хотя день был солнечный, было свежо, а
доктора говорили, что у Фомушки начинается чахотка, и это быстрое движение,
в котором сказалась забота обо мне, а не о себе, возбудило во мне горячую
любовь к Фомушке. В карету села со мной смертельно бледная Мелитта, напротив
нас сел фельдшер, и мы поехали в Ново-Е-нскую больницу.
Мне пришло в голову, что я во второй раз в жизни еду в карете. Я знал
деревенский тарантас, телегу и извозчичью пролетку. Но в первый раз поехал в
карете, когда ехал венчаться с Мелиттой, и второй раз ехал теперь.
Я был в безумном возбуждении и без умолку говорил. Будучи совершенно
несведущ в хирургии, я спрашивал фельдшера, отнимут ли мне сломанную ногу, и
говорил, что я не хочу жить без ноги.
- Зачем отнимать ногу, срастим, - говорил фельдшер, - вот пальчик на
левой руке отнимем.
- Мелитта, Мелитта, ведь ты будешь любить меня и без этого пальчика,
который отнимут? - спрашивал я в страшном возбуждении.
И когда она отвечала утвердительно, я начал снова просить у нее
прощения и говорить о том, как светит Солнце, и вспоминать, что было год
тому назад.
Пальчика, однако, мне не отняли. Его срастили, но только он не
сгибается.
Приехали в больницу, забегали разные люди вверх и вниз по лестнице.
Мелитта сидела около меня, и, думая, что я не вижу ее, ибо на минуту я
закрыл глаза, она откинулась всем телом к стене и беззвучно и жалко рыдала.
На лице ее был ужас и безысходность.
Да, еще не было полдня. Двенадцать часов со вчерашнего вечера
замкнулись, и я лежал на операционном столе. Петька был как раз в
Ново-Е-нской больнице, на лекции, и прибежал в хирургическую. Яркий
солнечный свет вливался в окно. Неведомые мне люди в белых халатах, белых
как саваны, осматривали меня и ощупывали, говорили между собою, говорили обо