"Константин Бальмонт. Воздушный путь (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

подо мной подгибаются.
- Куда ты? - спросила Мелитта с тревогой в голосе.
- Я сейчас, - ответил я с расстановкой, и мой голос прозвучал для меня
самого, как чужой голос пьяного.
Закрыв за собой дверь, я сделал два шага и побежал по коридору. Когда я
добежал до окна, была одна краткая секунда, одна малая часть секунды,
которая была самым трудным из всего, что я знал в жизни. Пока я бежал по
коридору к окну, меня нес ветер, чужая сила несла, не я бежал. Но в одну
краткую секунду, когда нужно было сделать последний упор ногами, чтобы
броситься в окно, я испытал, без замедления, всю бесконечную пытку, всю
тяжесть величайшего решения, какое может быть в жизни человека. Но все было
в вихре, и эта секунда, промелькнув, исчезла. Я уже был в воздухе. И
последняя моя мысль была мучительная: я подумал, что, быть может, падая,
тяжестью своего тела я убью кого-нибудь, ибо я не видал, что подо мною. А
последнее мое ощущение было - красная-красная рубаха служителя, который мыл
окно в противоположном корпусе гостиницы. Тут я начал перевертываться и
лишился сознания. Я не почувствовал страшного падения своего на камни. Я не
испытал никакой телесной боли, ибо несколько секунд я был в глубоком
обмороке. И тотчас же проснулся - внизу, разбитый, с чувством, что я
обманулся, что я в сети чудовищного обмана, и в мозге моем тяжелая пьяность,
как будто я выпил целую бутылку водки. Я был удивлен тем, что я как будто
прикован к земле. Я не мог повернуться, и левая нога моя была тяжелая и
чужая. Как я узнал потом, я весь был разбит и изуродован. Левая нога моя
была сломана в бедре, правая рука - в локтевом суставе, кисть левой руки
разбита, левый висок рассечен и нижнее веко левого глаза разорвано. Я был
покрыт кровью и грязью. Один из моих товарищей сказал мне как-то, что, если
крепко нажать пальцами сонные артерии, можно себя задушить. Видя, что я не
убил себя, а только изуродовал, я хотел протянуть свою правую руку к горлу,
но рука лежала как налитая свинцом и не повиновалась мне. Тогда я приподнял
левую руку, которая была окровавлена и болела, и прижал ее к горлу. Но
вокруг меня уже стояла кучка людей, они глядели на меня с любопытством и с
ужасом.
- Удушить, удушить себя хочет, - сказал один из толпы и, наклонившись,
грубо отдернул мою руку, схватив меня со всею силой за эту разбитую кисть.
Мизинец и безымянный палец были повреждены от удара.
В это самое время наверху раздался отчаянный, душу раздирающий крик.
Это слуга прибежал к Мелитте и сказал ей, что я бросился в окно.
Через минуту задребезжала извозчичья пролетка, въезжавшая во двор. Меня
посадили на нее поперек ее, я качал головой как смертельно пьяный. Сзади
меня поддерживал дворник. Умостился еще на пролетку и городовой. Меня
повезли в приемный покой находившегося неподалеку полицейского участка.
Когда меня снимали с извозчика, мне сделали страшно больно, и я громко
застонал. У входа в полицейский участок стоял какой-то человек в штатском,
писец или сыщик.
- Ну, ну, - сказал он грубо, - умел бросаться в окно, умей терпеть.
Меня поразила эта фраза своей странной логичностью, и я исступленно
закричал:
- Да, я подлец, я подлец, я не должен был этого делать.
Человек в штатском отпрянул от меня в изумлении и в каком-то суеверном
страхе. Был ли он поражен звуком моего голоса или отчаянной искренностью