"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

чтобы написать ответ. Она решилась на трудное путешествие из своей
мансарды в столовую, где могла найти чернила, перо и бумагу, и совершила
его, не разбудив свою ужасную кузину. За несколько минут до полуночи она
написала следующее письмо, тоже приводившееся на процессе:

"Друг мой! Да, да, мой друг, нет никого, кроме тебя, Жак, и бабушки,
кто бы меня любил. Да простит мне господь, но я тоже только вас двоих и
люблю - люблю совершенно одинаково, одного, как и другого. Я была слишком
мала и не помню свою маменьку, но к тебе, Жак, и к бабушке, и к дедушке
тоже - царство ему небесное, он так страдал от своего разорения, которое
было разорением и для меня, - словом, к вам обоим, оставшимся у меня, моя
любовь так же велика, как велики мои мучения. Чтобы вы знали, как я люблю
вас, вы должны, стало быть, знать, как я несчастна, а этого-то я и не
хочу: вы бы слишком огорчились. Со мной обращаются хуже, чем с собакой!
Говорят со мной, словно с последней негодяйкой! А я испытываю свою совесть
перед богом - и не могу понять, в чем я перед ними виновата. До того, как
ты пропел мне песню о новобрачных, я видела в своих страданьях божью
милость; я просила его взять меня из этого мира, и, чувствуя, что очень
больна, я думала: бог, значит, меня услышал! Но теперь, Бриго, раз ты
здесь, я могу вернуться с тобою в Бретань к бабушке. Бабушка любит меня,
хоть они и сказали мне, будто бы она украла у меня восемь тысяч франков.
Разве у меня могли быть восемь тысяч франков, Бриго? Если они мои, может
быть, ты их получишь? Но все это ложь, конечно; будь у нас восемь тысяч
франков, бабушка не стала бы жить в Сен-Жаке. Я не хотела омрачать
последние дни этой доброй, святой женщины, не хотела рассказывать ей о
своих мученьях: она умерла бы с горя. Ах, если бы она только знала, что
внучку ее обратили в судомойку! Ведь когда я хотела помочь ей в тяжелой
работе, она говорила всегда:
"Оставь, милочка, оставь, не надо, ты только испортишь свои маленькие
лапки!" Зато теперь хороши у меня руки! Мне часто совсем не под силу
тащить корзину с провизией, она чуть не отрывает мне руку, когда я
возвращаюсь с рынка. И все же я не думаю, чтобы двоюродные брат и сестра
были такие злые, они просто считают нужным всегда меня бранить; а я не
имею права, кажется, от них уйти. Двоюродный брат - мой опекун. Мне как-то
раз стало совсем невмоготу, я хотела убежать и сказала им об этом, а
кузина Сильвия ответила, что за мной погонятся жандармы и что закон на
стороне моего опекуна; тогда я хорошо поняла, что родственники не заменят
нам отца с матерью, как святые не заменят бога. На что мне твои деньги,
милый Жак? Прибереги их лучше для нашего путешествия. Если б ты знал,
сколько я думала о тебе, о Пан-Гоэле, о большом пруде! Прошли наши золотые
денечки! Мне, кажется, день ото дня становится все хуже и хуже. Я очень
больна, Жак! Голова у меня так болит, что кричать хочется; ноют кости,
спина, и поясницу так невыносимо ломит, что хоть помирай; а аппетит только
ко всяким гадостям: к корешкам, к листьям; и еще нравится мне запах свежих
газет. Я бы заплакала иной раз, будь я одна, но я ведь ничего не смею
делать по своему желанию, даже поплакать. Я тайком лишь могу вознести свои
слезы к тому, кто посылает нам милости, которые нам кажутся горестями.
Разве не он внушил тебе мысль спеть у меня под окном песню о новобрачных!
Ах, Жак, кузина услышала тебя и сказала мне, что у меня есть возлюбленный.
Если ты и вправду хочешь быть моим возлюбленным - люби меня крепко; я же