"Оноре де Бальзак. Альбер Саварюс" - читать интересную книгу автора

позволяла ей надевать и шелковые. Наряды Розали шились в Безансоне, и
поэтому она выглядела почти уродливой, тогда как ее мать выписывала из
Парижа все мелочи туалета, стремясь казаться грациозной, красивой и изящной.
Розали никогда не носила ни шелковых чулок, ни туфелек, а только нитяные
чулки и кожаные башмаки. По праздникам она надевала муслиновое платье и
ботинки бронзового цвета, но ходила без шляпки.
Скромный внешний вид Розали скрывал железный характер, не сломленный
воспитанием. Физиологи и глубокомысленные исследователи человеческой природы
скажут вам (быть может, к великому вашему удивлению), что нрав, характер,
ум, гениальность повторяются в некоторых семьях через большие промежутки
времени, подобно так называемым наследственным болезням. Талант, как и
подагра, проявляется обычно через два поколения. Блестящим примером этого
является Жорж Санд; в ней возродилась сила, мощь и ум маршала де Сакса,
незаконной внучкой которого она была. Решительный характер и романтическая
отвага славного де Ватвиля воскресли в душе его правнучки, усугубленные
вдобавок упрямством и гордостью, свойственными де Рюптам. Но эти достоинства
или, если хотите, недостатки, были глубоко скрыты в душе этой девушки,
тщедушной и вялой с виду; так клокочущая лава таится в вулкане, пока не
начнется извержение. Возможно, одна лишь г-жа де Ватвиль догадывалась, какое
наследство досталось ее дочери от предков. Она была до того строга к своей
Розали, что однажды на упрек архиепископа, зачем она так резко обращается с
дочерью, ответила: "Предоставьте мне воспитывать ее, ваше преосвященство! Я
ее знаю, в ней сидит несколько Вельзевулов".
Баронесса с тем большим вниманием присматривалась к дочери, что тут, по
ее мнению, была замешана ее материнская честь. К тому же, ей больше было
нечего делать. Клотильде-Луизе де Рюпт было тогда тридцать пять лет, и она
могла считать себя чуть ли не вдовой, имея мужа, который вытачивал из
всевозможных пород дерева рюмки для яиц, изготовлял табакерки для всех
знакомых и пристрастился делать обручи из железного дерева с шестью спицами.
Баронесса кокетничала с Амедеем де Сула, имея самые благие намерения. Когда
этот молодой человек бывал у них, мать то отсылала Розали, то снова звала ее
назад, стараясь подметить в юной душе проблески ревности, чтобы иметь повод
обуздать их. Она поступала с дочерью, как полиция с республиканцами; но все
было напрасно, Розали не проявляла никаких признаков возмущения. Тогда
черствая святоша обвиняла дочь в бесчувственности. Розали достаточно знала
мать и понимала, что если похвалит молодого де Сула, то навлечет на себя
резкие упреки. Поэтому на все ухищрения матери она отвечала фразами, обычно
неверно называемыми иезуитскими, ибо иезуиты были сильны, а подобные
недомолвки служат рогатками, за которыми укрывается слабость. Тогда
баронесса упрекала дочь в скрытности. Но если бы, на беду Розали, у нее
обнаружился истинный характер Ватвилей и Рюптов, то мать с целью добиться
слепого послушания стала бы разглагольствовать о почтении, с которым дети
обязаны относиться к родителям.
Эта тайная борьба происходила в сокровенных недрах семьи, за закрытыми
дверями. Даже главный викарий, добрейший аббат де Грансей, друг покойного
архиепископа, несмотря на всю свою проницательность главного исповедника
епархии, не мог догадаться, возбудила ли эта борьба вражду между матерью и
дочерью, была ли баронесса ревнива и до этого и не перешло ли ухаживание
Амедея за Розали, а вернее, за ее матерью, границы дозволенного. Будучи
другом дома, аббат не исповедовал ни мать, ни дочь. Розали, которой