"Оноре де Бальзак. Альбер Саварюс" - читать интересную книгу автора

В это время Розали и Мариэтта вошли в церковь, где каждая из них
предалась своим мыслям, вместо того, чтобы читать обычные молитвы.
"Господи, какой это грех!" - думала Мариэтта.
Розали, душа, ум и сердце которой были все еще поглощены прочитанной
повестью, решила, что повесть эта написана для ее соперницы. Думая все
время, как ребенок, об одном и том же, она в конце концов пришла к мысли,
что "Восточное Обозрение", наверное, посылается возлюбленной Альбера.
"Как бы узнать через отца, кому высылается этот журнал?" - размышляла
она, стоя на коленях и опустив голову на руки, как будто целиком погруженная
в молитву.
После завтрака она гуляла с отцом по саду, болтая с ним, и повела его к
беседке.
- Как ты думаешь, милый папочка, посылают ли наше "Обозрение" за
границу?
- Но оно только что начало выходить.
- Все-таки держу пари, что посылают.
- Вряд ли это возможно.
- Пожалуйста, выясни это и узнай имена заграничных подписчиков.
Через два часа барон сказал дочери:
- Я был прав, за границей нет еще ни одного подписчика. Надеются, что
они будут в Невшателе, Берне, Женеве. Правда, один экземпляр посылают в
Италию, но бесплатно, одной даме из Милана, в ее поместье на Лаго-Маджоре,
около Бельджирате.
- Как ее зовут? - живо спросила Розали.
- Герцогиня д'Аргайоло.
- Вы ее знаете, папенька?
- Я, конечно, слыхал о ней. Она дочь князя Содерини, из Флоренции,
очень знатная дама; она так же богата, как и ее муж, обладающий одним из
крупнейших в Ломбардии состояний. Их вилла на Лаго-Маджоре - одна из
достопримечательностей Италии.
Два дня спустя Мариэтта передала Розали следующее письмо.

"Альбер Саварой - Леопольду Анкену...Ну да, дорогой друг, я в
Безансоне, тогда как ты думаешь, Что я путешествую. Мне не хотелось ничего
тебе сообщать, пока я не добьюсь успеха, и вот его заря занимается. Да,
дорогой Леопольд, после стольких неудачных попыток, испортив себе столько
крови, израсходовав столько сил, лишившись изрядной доли мужества, я решил
поступить, как ты: пойти по торному пути, по большой дороге, самой длинной,
но самой верной. Воображаю, как ты подскочил в своем кресле нотариуса! Но не
думай, что произошли какие-нибудь перемены в моей личной жизни, в тайну
которой посвящен лишь ты один, да и то с теми ограничениями, какие
потребовала она. Жизнь в Париже меня страшно утомила, хоть я и не говорил
тебе об этом, мой друг. Мне стала ясна безрезультатность моего первого
предприятия, на которое я возлагал все свои надежды, предприятия, не
принесшего плодов из-за коварства обоих моих компаньонов: они сговорились
обмануть и разорить меня, хотя были обязаны своим успехом моей деятельности.
Увидев это, я решил отказаться от попыток приобрести состояние; напрасно
были потеряны три года, причем целый год ушел на тяжбу. Может быть, я не
выпутался бы так легко, если б мне не пришлось в двадцатилетнем возрасте
изучать право. После этого я решил стать политическим деятелем, главным