"Оноре де Бальзак. Альбер Саварюс" - читать интересную книгу автора

ребячливость. За обедом и в течение остального вечера царило веселье,
объяснявшееся возвращением четы эмигрантов на родину, но огорчавшее
Родольфа.
"Неужели она легкомысленна? - спрашивал он себя, возвращаясь в дом
Штопферов. - Но она приняла участие в моей скорби, а я не разделяю ее
радости!"
Родольф стал укорять себя, оправдывая эту женщину, сохранившую всю
непосредственность девушки.
"В ней нет ни малейшего притворства, она вся отдается настроению
минуты, - сказал он себе. - Разве можно ожидать от нее, чтобы она вела себя,
как парижанка?"
И другой день и следующие, целых три недели, Родольф проводил все свое
время в доме Бергманов: он невольно наблюдал за Франческой, хотя и не
собирался этого делать. Иногда любовь не может обойтись без анализа. Молодой
француз увидел, что Франческа неосторожна, как молодая девушка, и
непосредственна, как женщина, еще никем не покоренная, которая иногда
борется с любовью, а по временам не противится ей. Старик обращался с нею,
как отец с дочерью, и Франческа явно испытывала к нему глубокую
признательность, инстинктивно пробуждавшую в ней благородство. Эти
отношения, эта женщина представляли для Родольфа непостижимую загадку,
которую ему все более и более хотелось разгадать.
Последние дни были полны тайной радостью, смешанной с печалью,
протестами и маленькими ссорами, имевшими для Родольфа и Франчески еще
больше прелести, чем часы мирного согласия. Все больше и больше его пленяло
чистосердечие любви, лишенной рассудочности, верной себе во всем, любви, уже
способной вызывать ревность даже из-за пустяков!
- Вы очень любите роскошь! - сказал он однажды вечером Франческе,
выражавшей желание поскорее уехать из Жерсо, где ей многого не хватало.
- Роскошь? - возразила она. - Я люблю ее, как люблю искусство, картины
Рафаэля, красивых лошадей, чудную погоду. Неаполитанский залив... Эмилио, -
обратилась она к мужу, - жаловалась ли я хоть на что-нибудь, пока мы
нуждались?
- Ты не была бы сама собой, если б стала жаловаться - серьезно ответил
старый книготорговец.
- В конце концов ведь стремление к роскоши вполне естественно для
буржуа, - продолжала Франческа, лукаво взглянув на Родольфа и мужа. - Разве
мои ноги (она протянула вперед прелестную ножку) созданы для того, чтобы
уставать? Разве мои руки (она подала Родольфу одну из них) созданы для
работы? Оставьте нас вдвоем, - попросила она мужа, - я хочу с ним
поговорить.
Старик спокойно вернулся в гостиную; он вполне доверял жене.
- Я не хочу, - сказала итальянка, - чтобы вы поехали с нами в Женеву.
Это город, где любят сплетничать. Хотя я выше подобных пустяков, но не
желаю, чтобы мое имя порочили, это нужно не ради меня, а ради него. Моя
гордость в том, чтобы этот старик, мой единственный покровитель к тому же,
мог также гордиться мною. Мы уезжаем, а вы останьтесь здесь еще на несколько
дней. Когда приедете в Женеву, повидайтесь сначала с моим мужем, пусть он
представит вас мне. Скроем от взоров света нашу глубокую, неизменную любовь.
Я люблю вас, вы знаете, и докажу это: в моем поведении вы не заметите
ничего, что могло бы пробудить вашу ревность.