"Оноре де Бальзак. Поиски Абсолюта" - читать интересную книгу автора

оправдать перед собою свое соучастие в возможной растрате их состояния.
- Всей моей жизни мало, чтобы любовью отблагодарить тебя за твое
самоотречение, Пепита,- сказал растроганный Клаас.
Едва произнес он эти слова, как вошли Маргарита и Фелиция и
поздоровались с ними. Г-жа Клаас опустила глаза и осталась в смущении перед
детьми, у которых только что было отнято состояние ради химеры; а муж взял
детей на колени и весело болтал с ними, счастливый, что может излить
обуявшую его радость. С тех пор г-жа Клаас разделяла с мужем его напряженную
жизнь. Будущее детей, общественное положение их отца были для нее двумя
двигателями, столь же могучими, как слава и наука для Клааса. И вот,
несчастная женщина не знала больше ни минуты покоя, после того как все их
алмазы были проданы в Париже хлопотами аббата де Солиса, ее духовника, и
фабриканты химических продуктов возобновили свои посылки. Беспрестанно
тревожась из-за демона науки и неистового стремления к исследованиям,
пожиравших мужа, она жила в постоянном страхе перед будущим и проводила
целые дни, как мертвая, пригвожденная к креслу именно силой своих желаний,
которые, в противоположность желаниям Валтасара, не находили себе пищи в
лабораторных работах и мучили ее душу, усиливая сомнения и страхи. Минутами,
упрекая себя за снисходительность к страстным, но безнадежным поискам,
которые осуждал г-н де Солис, она вставала, подходила к окну, выходящему во
внутренний двор; и с трепетом бросала взгляд на трубу лаборатории. Если
оттуда выходил дым, она смотрела на него с отчаянием, мысли, самые
противоположные, волновали ее сердце и ум. Она видела, как рассеивается
дымом состояние ее детей, но она спасала жизнь их отцу: не первый ли ее долг
сделать счастливым его? Такая мысль успокаивала ее на минуту. Она получила
право входить в лабораторию и оставаться там; но вскоре ей пришлось
отказаться от этого печального преимущества. Слишком сильно страдала она,
видя, что Валтасар не обращает на нее внимания, что часто ее присутствие
даже стесняет его; она испытывала там ревнивое раздражение, яростное желание
взорвать дом; она гам умирала от тысячи неслыханных мучений.
Лемюлькинье стал для нее тогда своего рода барометром: когда он сновал
по дому, накрывая к завтраку или обеду, она, слыша, как он насвистывает,
догадывалась, что опыты мужа были удачны и появилась надежда на близкий
успех; если же Лемюлькинье становился мрачен, угрюм, она бросала на него
скорбный взгляд: значит, Валтасар неудовлетворен. В конце концов хозяйка и
лакей стали понимать друг друга, несмотря на гордость одной и надменную
покорность другого. Слабая, беззащитная перед страшным упадком душевных сил,
она изнемогала от беспрестанной смены надежды и отчаяния, которая у нее
отягощалась тревогами любящей жены и беспокойством матери, дрожавшей за
семью. Мучительному молчанию, от которого когда-то холодело у нее сердце,
способствовала теперь и она сама, не замечая, какая мрачность царит в доме,
как целые дни в зале не увидишь улыбки, не услышишь ни единого слова.
Уступая грустной необходимости, подсказанной материнским предвидением, она
приучала обеих дочерей к домашним работам и старалась привить им навыки в
каком-нибудь женском ремесле, чтобы они могли прокормиться, если впадут в
нищету. Так под внешним спокойствием этой семьи таились ужасающие волнения.
К концу лета Валтасар поглотил все деньги, что были получены за алмазы,
проданные в Париже при посредстве старого аббата де Солиса, и сверх того
задолжал двадцать тысяч франков фирме Проте и Шифревиль.
В августе 1813 года, почти год спустя после сцены, описанной нами в