"Оноре де Бальзак. Поиски Абсолюта" - читать интересную книгу автора

пазах раму, чтоб проветрить комнату.
Потом она тихонько постучалась в дверь к мужу, желая убедиться, что он
опять не отвлекся чем-нибудь. Он открыл, и она весело сказала, заметив, что
он переодевается: - Ведь ты ненадолго оставишь меня одну с Пьеркеном?
Приходи скорей.
Она спустилась так проворно, что, услыхав ее шаги, посторонний человек
и не догадался бы о ее хромоте.
- Когда барин переносил вас, барыня, в спальню,- сказал лакей,
встретившийся ей на лестнице,- платье зацепилось, и добро бы только дрянной
лоскут оторвался,- да вот сломали челюсти у этой фигуры, кто ее теперь
поправит? Лестницу попортили, перила были такие красивые!
- Ничего, славный мой Мюлькинье, и не думай ее поправлять, это не беда!
"Что такое случилось? - размышлял Лемюлькинье.- Почему это не беда? Уж
не отыскал ли барин свой Абсолют?"
- Здравствуйте, Пьеркен,- сказала г-жа Клаас, открывая дверь в залу.
Нотариус подбежал, чтобы подать своей родственнице руку, по Жозефина
любила спираться только на руку своего мужа, поэтому она с улыбкой
поблагодарила Пьеркена и сказала:
- Вы, вероятно, пришли по поводу тридцати тысяч франков?
- Да, вернувшись домой, я получил уведомление от торгового дома Проте и
Шифревиль о том, что они предъявили господину Клаасу к оплате шесть векселей
по пяти тысяч франков каждый.
- Но нынче об этом Валтасару не говорите,- предупредила она.-
Оставайтесь у нас обедать. Если он случайно спросит вас, зачем вы пришли,
пожалуйста, сошлитесь на какой-нибудь благовидный предлог. Дайте мне
письмо, я сама поговорю с ним. Все обстоит прекрасно,- продолжала она, видя,
как изумился нотариус.- Через несколько месяцев мой муж, вероятно,
расплатится со всеми своими долгами.
Услыхав эту фразу, произнесенную шопотом, нотариус посмотрел на
Маргариту, входившую через садовую дверь вместе с Габриэлем и Фелицией, и
сказал:
- Ваша дочь никогда еще не была так хороша, как сейчас.
Госпожа Клаас, усевшаяся в кресле с маленьким Жаном на коленях, подняла
голову и взглянула на дочь и нотариуса с притворным безразличием.
Пьеркен был среднего роста, ни толст, ни худ, его красивое, но
заурядное лицо выражало печаль,- свидетельствовавшую, впрочем, скорее об
огорчениях, чем о меланхолии,- и мечтательность, скорее неопределенную, чем
насыщенную мыслями; он слыл мизантропом, но был слишком корыстен, слишком
жаден, чтобы всерьез ссориться со светом. Взгляд, обычно уходящий куда-то в
пространство, безразличное выражение лица, подчеркнутая молчаливость,
казалось, свидетельствовали о глубине души, на самом же деле скрывали под
собой пустоту и ничтожество нотариуса, занятого исключительно только
соблюдением материальных интересов, впрочем, не настолько еще старого, чтобы
не испытывать зависти. Его стремление сблизиться с домом Клаасов можно было
бы объяснить безграничной преданностью, если бы здесь не служила подоплекой
жадность. Он казался щедрым, но прекрасно все рассчитывал. Сам того не
сознавая, он в зависимости от обстоятельств держался с Клаасами по-разному:
бывал, как то свойственно обычно всем дельцам, резок, груб и ворчлив, когда
думал, что Клаас разорился; а потом в его манерах начинали сквозить
любезность, сговорчивость, почти раболепие, как только являлось