"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

вкусу. Этот гастрономический обмен всегда был одним из самых больших
удовольствий нашей жизни в коллеже. Если кто-нибудь из среднего класса,
посаженный во главе стола, предпочитал порцию красного гороха десерту,
потому что нам давали и десерт, тотчас предложение - "десерт за горох" -
передавалось из уст в уста, пока какой-нибудь сладкоежка не принимал
предложения и не посылал свою порцию гороха, и она передавалась из рук в
руки, пока не доходила до предложившего обмен, и тем же путем отправлялся
десерт. Ошибок никогда не бывало. Если возникало несколько предложений
подобного рода, то они нумеровались, тогда говорили: "Первый горох за первый
десерт". Столы были длинные, наши непрерывные передачи приводили все в
движение; и мы разговаривали, и ели, и действовали с необычайной живостью.
Болтовня трехсот молодых людей, приход и уход слуг, менявших тарелки,
подававших блюда, приносивших хлеб, надзор директоров создавали из
вандомской столовой единственное в своем роде зрелище, которое всегда
удивляло посетителей.
Чтобы несколько скрасить нашу жизнь, лишенную всякого общения с внешним
миром, всякого семейного баловства, отцы разрешали нам держать голубей и
сажать сады. Двести - триста шалашей, тысяча голубей, угнездившихся вокруг
каменной ограды, и около тридцати садов представляли зрелище не менее
интересное, чем наши трапезы. Но было бы слишком скучно рассказывать все
детали, которые делают из Вандомского коллежа особое учреждение, оставляющее
массу воспоминаний в тех, кто провел в нем свое детство. Кто из нас,
несмотря на все горести учения, не вспоминает с наслаждением диковинных
сторон нашей монастырской жизни? Сладости, купленные втихомолку во время
прогулок, разрешение играть в карты и устраивать спектакли во время каникул,
мелкое воровство и вольности, порожденные одиночеством; еще ярче
вспоминается военная музыка, последние следы военного обучения; наша
академия, капеллан, отцы-учителя; наконец, наши особые игры, разрешенные или
запрещенные: гонки на ходулях, скольжение по ледяным зимним дорожкам, стук
наших галльских деревянных подошв и главным образом товары в лавочке,
устроенной у нас на дворе. Эту лавочку содержал своего рода мэтр Жак
Вокруг появления Луи Ламбера создалась сказка, достойная "Тысячи и
одной ночи". Я тогда был в четвертом, среди младших. Нашими учителями были
два мирянина, хотя мы их по традиции называли отцами. В мое время в Вандоме
было только три настоящих ораторианца, которым это звание принадлежало
законно: в 1814 году они покинули коллеж, который постепенно переходил в
ведение государства, и обрели приют у алтарей деревенских приходов,
наподобие кюре из Мера. Отец Огу, дежурный воспитатель этой недели, был
довольно славный человек, но не обладал обширными знаниями; у него не было
необходимого такта, чтобы понять различные детские характеры и назначать
наказания, считаясь с их возможностями. Отец Огу весьма охотно начал
рассказывать о поразительных событиях, благодаря которым у нас на следующий
день должен был появиться самый необыкновенный новичок. Тотчас же все игры
прекратились, все младшие молча столпились, чтобы выслушать историю Луи
Ламбера, найденного г-жой де Сталь в лесу, словно осколок метеорита. Г-н Огу
вынужден был нам рассказать и о г-же де Сталь: весь вечер я воображал ее
ростом в десять футов; потом я видел картину "Коринна", где Жерар изобразил
ее очень высокой и очень красивой; увы, идеальная женщина, созданная моим
воображением, превосходила ее настолько, что настоящая госпожа де Сталь
совсем померкла в моем сознании даже после чтения ее совершенно мужской