"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

книги "О Германии". Но Ламбер представлялся нам настоящим чудом: когда г-н
Марешаль, заведующий учебной частью, проэкзаменовал его, то он, по словам
отца Огу, даже колебался, не поместить ли его к старшим. Ламбер слабо знал
латынь, поэтому пришлось оставить его в четвертом классе, но он, конечно,
каждый год будет перепрыгивать через класс, и в виде исключения его должны
были бы принять в академию.
Мы будем иметь честь видеть среди младших платье, отмеченное красной
ленточкой, которую носили академики Вандома. Академики пользовались
блестящими преимуществами: они часто обедали за столом директора и дважды в
год устраивали свои литературные вечера, на которых мы присутствовали и
таким образом знакомились с их произведениями.
Академик - это великий человек в миниатюре. Если любой вандомец будет
совершенно искренен, он признается, что впоследствии настоящий академик
настоящей французской Академии казался ему не таким удивительным, как
ребенок-гигант, отмеченный крестом и драгоценной, неоценимой красной
ленточкой нашей академии. Трудно было стать членом этой прославленной
группы, не достигнув второго класса, так как академики должны были во время
каникул по четвергам устраивать публичные собрания и читать нам
повествования в стихах или в прозе, послания, трактаты, трагедии, комедии, а
разумению младших классов подобное творчество считалось недоступным. Я долго
помнил одну сказку под названием "Зеленый осел", по-моему, наиболее
выдающееся произведение этой безвестной академии. Ученик четвертого класса -
академик! Среди нас будет жить этот четырнадцатилетний ребенок, уже поэт,
любимый г-жой де Сталь, будущий гений, по словам отца Огу; волшебник,
способный разобрать тему или перевод за то время, как нас ведут в класс, и
выучить все уроки, прочитав их один раз. Луи Ламбер спутал все наши мысли.
Любопытство отца Огу, нетерпеливое стремление увидеть новичка, которое он
проявлял, еще больше воспламеняли наше пылкое воображение.
- Если у него есть голуби, для него не хватит шалаша, нет нигде места!
Тем хуже! - говорил один из нас, ставший впоследствии знаменитым агрономом.
- А рядом с кем он будет сидеть? - спрашивал другой.
- О, как бы я хотел быть его "фезаном"! - взволнованно восклицал
третий.
На языке нашего коллежа слово "фезан" (в других местах говорят "копен")
является трудно переводимым выражением. Оно означает братский раздел
радостей и горестей нашей детской жизни, близость интересов, порождавшую
ссоры и примирения, договор оборонительного и наступательного союза. Странно
подумать! Никогда в мое время не случалось, чтобы "фезанами" оказывались два
родных брата. Если человек живет только чувством, может быть, он боится
обеднить себя, смешивая обретенную привязанность с естественной.
Впечатление, которое произвели на меня речи отца Огу в этот вечер,
осталось самым ярким впечатлением моего детства, и я могу сравнить его
только с чтением "Робинзона Крузо".
Позже, при воспоминании об этих исключительных переживаниях, у меня
возникла, быть может, совсем новая мысль о различных эффектах, которые
производят слова в различных умах. В слове нет ничего абсолютного, мы больше
воздействуем на него, чем оно воздействует на нас; его сила в образе,
который мы в нем видим или в него вкладываем; но исследование этого явления
требует пространных и неуместных здесь рассуждений. Так как я не мог спать,
то вел длительный спор со своим соседом по дортуару относительно