"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

провинции оригинальный человек всегда слывет полубезумцем. Первые слова
господина Лефевра заставили меня сомневаться в сумасшествии моего товарища.
Слушая старика, я внутренне относился к его рассказу критически. Самый
серьезный случай произошел за несколько дней до свадьбы влюбленных. У Луи
был очень характерный приступ каталепсии. В течение пятидесяти девяти часов
он оставался неподвижным, устремив глаза в одну точку, не ел и не пил; это
было то нервное состояние, в которое впадают некоторые люди, находящиеся во
власти бурных страстей. Это явление редкое, но прекрасно знакомое любому
врачу. Необыкновенно было только то, что у Луи до этого ни разу не было
приступов этой болезни, хотя к ней предрасполагали и его привычка к
экстатическим состояниям и сущность владевших им идей. Но его внешняя и
внутренняя структура была настолько совершенна, что она могла долго
выдерживать чрезмерное расходование душевных сил. Экзальтация, в которую его
привело ожидание величайшего физического наслаждения, еще более усиленное
целомудрием тела и силой души, наверное, и дала толчок к кризису, ни
причина, ни следствия которого неизвестны. Случайно сохранившиеся письма
очень хорошо показывают переход от чистого идеализма, в котором он жил, к
самой обостренной чувственности. В свое время мы назвали замечательным это
явление человеческой природы, в котором Ламбер усматривал случайное
разделение наших двух основ и признаки полного исчезновения внутреннего
существа, использовавшего для этой цели свои неведомые свойства под
воздействием какой-то еще не разгаданной причины. Эта болезнь - пропасть
такая же глубокая, как сон, - имела прямое отношение к системе
доказательств, которую Ламбер дал в своем "Трактате о воле". В момент, когда
господин Лефевр говорил мне о первом припадке Луи, я внезапно вспомнил о
разговоре, который у нас был на эту тему после чтения одной медицинской
книги.
- Глубокое размышление, всепоглощающий экстаз, - сказал Луи в
заключение, - это, быть может, каталепсия в зародыше.
В тот день, когда он кратко сформулировал эту мысль, он пытался связать
между собой духовные явления цепью зависимостей, следуя шаг за шагом за
всеми действиями разума, начиная с простых, инстинктивных, чисто животных
движений, какими довольствуются многие люди, особенно те, кто целиком
расходует все силы на механическую работу; затем он переходил к многообразию
мыслей, к сравнению, обдумыванию, размышлению, созерцанию, наконец, к
экстазу и каталепсии. Конечно, наметив таким образом различные ступени
внутреннего могущества человека, Ламбер со всей наивностью юного возраста
решил, что у него возник план прекрасной книги. Я вспоминаю, что благодаря
случайности, заставляющей верить в предопределение, мы наткнулись на великий
Мартиролог[56], где содержатся самые любопытные факты, говорящие о полном
преодолении телесной жизни, что может быть доступно человеку, если его
духовные силы достигают некоего пароксизма. Размышляя о следствиях
фанатизма, Ламбер пришел к мысли, что те душевные движения, которым мы даем
название чувств, вполне могли быть материальным потоком какого-нибудь
флюида, который люди производят более или менее изобильно, в зависимости от
способа, каким их органы поглощают животворящие субстанции в окружающей их
среде. Мы страстно увлеклись каталепсией и с тем пылом, с каким дети
относятся к своим предприятиям, старались переносить боль, думая о
чем-нибудь другом. Мы изнуряли друг друга, делая некоторые эксперименты,
уподобляясь припадочным прошлого века, религиозным фанатикам, чей опыт