"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

отталкивает? Может быть, случай, а может быть, провидение? Обе идеи,
обозначенные этими словами, непримиримы друг с другом. Если случайности не
существует, то надо принять фатализм или насильственную координацию всех
фактов, подчиненных общему плану. Почему же мы сопротивляемся? Если человек
не свободен, то чем становится здание его нравственного мира? А если он
может строить свое будущее, если он по своему свободному выбору может
остановить выполнение общего плана, то что же такое бог? Почему я явился в
мир? Если я исследую самого себя, то я понимаю это: я нахожу в себе зародыши
для развития; но тогда зачем же мне даны громадные способности, если не для
того, чтобы их использовать? Если бы моя пытка стала для кого-нибудь
примером, я бы согласился на продолжение ее. Но результат может быть таким
же роковым, как судьба неведомого цветка, умирающего в глубине девственного
леса, где никто не вдохнет его запах, не насладится его яркостью. Так же,
как он напрасно льет в одиночестве свой аромат, я создаю здесь, на чердаке,
идеи, которых никто не воспримет. Вчера вечером у окна вместе с молодым
врачом по имени Мейро я ел хлеб и виноград. Мы беседовали как люди, которых
несчастье сделало братьями, и я сказал ему:
- Я ухожу, вы остаетесь, возьмите мои концепции и развейте их!
- Я не могу, - ответил он с горечью и грустью, - здоровье у меня
слишком слабое и не выдержит моих трудов, я должен умереть молодым, сражаясь
с нищетой.
Мы посмотрели на небо и пожали друг другу руки. Мы встречались на
лекциях по сравнительной анатомии в галереях Музеума, увлеченные одними и
теми же проблемами, единством строения земли. Для него это было предчувствие
гения, посланного, чтобы открыть новый путь на целине разума, для меня -
вывод общей системы. Моя мысль хотела установить реальные связи, которые
могут существовать между человеком и богом. Разве не в этом нуждается наша
эпоха? Без каких-либо высших неоспоримых начал нельзя наложить узду на
общество, дух критики и споров распустил его, и оно кричит теперь: "Ведите
нас по дороге, где мы не встретим пропастей!" Вы меня спросите, какое
отношение имеет сравнительная анатомия к вопросу, столь важному для грядущих
судеб общества? Не следует ли убедить себя, что человек - это цель всех
земных возможностей, а затем спросить, не будет ли сам он возможностью, не
имеющей завершения? Если человек связан со всем, то нет ли чего-либо над
ним, с чем он связывается в свою очередь? Если в нем итог восходящих к нему
необъясненных изменений, не должен ли он явиться связью между видимой и
невидимой природой? Деятельность мира не абсурдна, она стремится к цели, и
этой целью не может быть общество, построенное наподобие нашего. Между нами
и небом есть ужасающий пробел. В таком положении мы не можем ни всегда
наслаждаться, ни всегда страдать; нужны огромные перемены, чтобы достичь рая
или ада, двух концепций, без которых бог не существует в глазах народа. Я
знаю, что люди выдумали душу, чтобы выйти из затруднительного положения. Но
мне как-то неприятно считать, что бог принимает человеческую низость,
разочарования, наше отвращение, наше падение. Затем, как можем мы считать,
что в нас есть божественная искра, если над ней могут возобладать несколько
стаканов рома? Как вообразить себе сверхматериальные способности, которые
ограничены материей и использование которых может быть сковано одним зерном
опиума? Как представить себе, что мы будем еще нечто чувствовать, будучи
лишены условий нашей чувствительности? Почему погибнет бог, если субстанция
будет обладать способностью мыслить? Разве одушевление субстанции в ее