"Джефф Вандермеер. Подземный Венисс" - читать интересную книгу автора

делать. Или ощущения от секса, пусть даже с голограммой. Любишь, любишь,
любишь... И все-таки ты привидение, которое скитается по собственной
квартире и ждет возвращения Сальвадора. В руке пистолет. Ты сидишь на
кушетке в гостиной. Рядом на столике спит кофейник.
Кофейник и кушетка - что в них необычного? Но ожидание грезит, будто бы
это совсем не твоя комната. И мир, полный грезы, не твой. И разве не было
этого раньше? Какое знакомое чувство отчуждения, забвения.
Окружающие предметы видны предельно ясно и четко, и это после всех
ночных открытий; лишнее доказательство: ты находишься в мире теней. Света
нет. "Он явился из мрака, как откровение..." Ты сама отключила лампы. Какой
остается выбор? Ты предпочтешь реальность огромного леса, хрупкий мостик,
дорожку из белой гальки. Сияние луны. Все, в чем тебе откажут. "А звери в
районе Толстого выжидают, укрывшись под листьями, ветками, кирпичами..."
В замке у двери скользит идентификационная карточка. Знакомый запах.
Двое, как одно целое... если Николас здесь, он прячется в сумерках, если
нет, об этом скажет окружающая пустота, то, чем он не является. Карта
скользит в замке. Скользит в замке. Дверь медленно открывается.
Сальвадор зажигает свет. У суриката грустное лицо, и он становится еще
печальнее, увидев, как ты сидишь на кушетке.
- Привет, Николь, - говорит Сальвадор.
- Это ты. А мне не спится.
Сурикат не отвечает. Идет на кухню, опускает на стол сумку с манящими
крабами.
- Еще крабы? - спрашиваешь ты.
Лазерный пистолет рядом, лежит под подушкой.
Глаза у Сальвадора красные, а не янтарные: виновато панельное освещение
в кухне. Сурикат возвращается в гостиную, останавливается перед кушеткой, за
спиной у него окно и ночное небо. Ты больше не знаешь, кого или что видишь
перед собой.
- Николь, - произносит он. - Николь, не надо меня держать за дурака. Я
же знаю, где ты была. Носом чую. И языком.
Между тобой и страхом пролегает огромное космическое пространство.
- Ты провалилась в тупике сквозь стену. Прошла по белой галечной
дорожке к мосту, заметила свет и наткнулась на нас.
Он усмехается - или скалится? Тебе нет дела, оскал это или усмешка. Еще
один шаг - и грянет выстрел.
- Было дело, - признаешься ты. Какая разница, что теперь отвечать? - А
там красиво. Просто чудесно.
О, еще бы! Красиво, чудесно и жутко.
- Дорогуша, - нежно, почти с любовью, говорит Сальвадор, - тебе не надо
было этого видеть. Зря ты за мной пошла.
- Я никому ни слова. Если пикну, они же придут и все уничтожат.
- Ты программируешь для Бастиона, Николь. Ври что хочешь, но ты сама
нас и уничтожишь.
Он ухмыляется, сжимая и разжимая когтистые лапы. Глаза по-прежнему
красные. Раздается смех, скрипучий, дикий.
Как можно быть таким раздвоенным? Смотреть так печально и нежно - и в
то же время кипеть от гнева? На ум приходит неожиданный ответ: "Да ведь он
совсем человек".
Тварь начинает обходить тебя по дуге. Ты приподнимаешься с кушетки,