"Джефф Вандермеер. Подземный Венисс" - читать интересную книгу автора

целишься из пистолета.
- Если положишь оружие, - произносит сурикат, - то умрешь быстро.
- Я знаю Шадраха, - говоришь ты. - И Николаса. Они работают на Квина.
Квин - твой хозяин. Уходи сейчас же, и я тебя не стану закладывать.
- Никого ты не знаешь. Это Квин послал меня за тобой.
- Решили стать такими же злыми, как и те люди из шоу? Вести себя не
лучше, чем худшие из нас?
Каждое слово отдается подозрительным эхом; кажется, все это уже
когда-то звучало.
И снова печальный жест, огорченный голос:
- Чтобы защитить себя, нам нужно быть жестокими. Прости, Николь, ты
сама меня довела.
Выстрел попадает мимо цели, поджигает ковер. Отдача сбивает с ног. Ты
отбегаешь за кушетку. Еще раз целишься. Опомнившись, враг бросается на тебя.
Лазер обрывает его прыжок, и сурикат падает на кушетку. Шерсть у него
почернела, передняя левая лапа превратилась в обрубок, но Сальвадор опять
кидается к твоему горлу. Зубы клацают совсем рядом, горячее дыхание обжигает
шею. Но вот челюсти смыкаются на запястье. Укуса ты не чувствуешь. Хватка
вдруг слабеет, конечности содрогаются, и сурикат валится обратно. Глаза
закрыты, вся левая половина тела обуглена, на шкуре красные пятна. Умер?
Близко к тому.
Выронив лазер, ты плетешься через гостиную. Перед глазами встает
освежеванный заживо пес. Неотвязная картина.
Рассеянно топчешь пламя. Последние языки огня лижут ноги, ноты ничего
не ощущаешь. Только не смотреть на обгорелое тело, застывшее на кушетке. Это
все не по-настоящему. Лунный свет - совсем не лунный свет. Аквариум - просто
голубовато-зеленая иллюзия. Лес, уходящий к морю, - вот единственная
реальность. И еще беспокойные крабы в грязи у ручья. Николас - а то и
Шадрах - тебя бы понял. Он бы проникся твоим одиночеством. Почувствовал бы,
как ты скучаешь по ним обоим. Как они оба тебе нужны.
Тишину оглушительно пронзает звонок. Делаешь дверь прозрачной со своей
стороны - и разражаешься слезами. Снаружи стоит Николас.
Ты открываешь, и вот он, твой брат. В оборванном дождевике, неимоверно
худющий, такой постаревший , потрепанный, что ты не выдерживаешь:
- Ой, Николас, что с тобой сделали?
Первый порыв - обняться, но брат словно окоченел, руки по швам, и
волосы, немытые много дней, безжизненно свисают со скальпа, так что в конце
концов объятия почему-то не получается.
Вместо этого ты говоришь сквозь слезы:
- Как я переживала!
И ждешь: тебе кажется, он хочет что-то сказать, но никак не может
решиться. Слова дрожат и спотыкаются на самом кончике языка, лицо перекошено
от усилия дать им форму.
- Ты что? - спрашиваешь ты. - В чем дело, Николас? - спрашиваешь ты и
протягиваешь ладонь, чтобы не дать ему упасть.
Невозможно закончить фразу, которой не выговорили.
От осторожного прикосновения он передергивается, руки неестественно
искривляются. Ник заставляет себя удержать равновесие, и ты разбираешь его
слова, несмотря на жуткое заикание:
- Й-й-я т-т-тебе р-р-расскажу п-п-про г-г-город.