"Джулиан Барнс. Как это было" - читать интересную книгу автора

строк из того, что мне рассказал Стюарт. Сам Стюарт против очевидности
склонялся к версии Оливера. Настолько против очевидности, что мы с ним даже
чуть было не поссорились. Стюарт говорил, что девица, должно быть,
соблазняла Оливера, кокетничала с ним, а я спорила, что она, наверно, робкая
и страшно перепугалась приставаний учителя. Но потом мы оба все-таки
спохватились, что в глаза не видели этой девицы и понятия не имеем, что там
на самом деле у них произошло. Мы просто строили предположения. Но и в
предположениях Оливер выглядел, на мой вкус, не слишком симпатично, Я не
сочувствую близким отношениям между учителями и ученицам - по вполне
понятным причинам. Стюарт сказал, что дал Оливеру денег, это мне показалось
совершенно излишним, хотя я, разумеется, промолчала. В конце концов,
Оливер-- вполне здоровый молодой мужчина, да еще с университетским дипломом,
и уж как-нибудь да найдет себе другую работу. Зачем давать ему наши деньги?
Хотя, конечно, тогда он был совсем какой-то раздрыз-ганный. Особенно
ужасно получилось в аэропорте. Мы были со Стюартом одни в толпе. Мне еще
подумалось, когда мы дожидались наших чемоданов, что так будет теперь до
конца жизни: мы и чужие люди вокруг, и надо все делать правильно - идти по
указателям, взять вещи, потом к таможенникам, и нигде никому нет дела, кто
мы и откуда, только мы двое должны поддерживать друг друга... Звучит
сентиментально, я согласна, но такое у меня было тогда ощущение. Выходим из
таможни, оба смеемся от радости, что вернулись домой, и вдруг на нас
бросается какой-то пьяный в шоферской фуражке. Он чуть не выбил мне глаз
картонкой на палке да еще наступил на ногу. И представ-
74
ляете себе? Это Оливер. Страшный, как смерть. Ему, по-видимому,
казалось, что он поступает очень остроумно, но ничего остроумного в этом не
было. Это было жалкое зрелище. У таких людей, как Олли, всегда так: когда
они в ударе, с ними весело и забавно, а уж если не задалось, то хоть плачь.
Никакой середины.
Ну, мы, конечно, опомнились, взяли себя в руки, притворились, будто
очень рады его видеть. Он вез нас в Лондон, гнал как бешеный и всю дорогу
плел что-то несусветное, не закрывая рта. Я в конце концов перестала
слушать, откинулась на спинку и закрыла глаза. Очнулась, когда машина резко
затормозила возле нашего дома, и тут Оливер спросил каким-то странным
голосом: "A propos de bottes*, как прошел ваш lune de miel?"
ОЛИВЕР: Сигарету не хотите? Ах, вы же не курите, вы мне уже говорили.
Ваше осуждение полыхает неоновыми оуквами. И брови сведены сурово, как у
свекрови из "Кати Кабановой"**. Но могу вам сообщить забавную новость. Я
читал сегодня утром в газете, что у курящего человека меньше вероятности
заболеть болезнью Альцгеймера, чем у некурящего. Здорово, да? Просто блеск.
Так что давайте закурим по одной, покоптим легкие и защитим мозг. Ведь
жизнь, она, знаете ли, вся изукрашена противоречиями. Только-только все
разложишь по полочкам, наведешь ясность, как р-раз, появляется шут с
поросячьим пузырем и бум тебе по носу.
Я, между прочим, не дурак. Я понял в аэропорту, что Джилиан и Стюарт
мне вовсе не рады. Я чувствую, когда совершаю piccolo faux pas***. Олли,
старина, сказал я себе, твое щенячье братание здесь неуместно. Немедленно
от-
* Некстати говоря (фр.). ** Опера Л. Яначека (1921 г.) на сюжет драмы
А. Островского