"Джулиан Барнс. Как это было" - читать интересную книгу автора

как-то не нашлось, с кем слить школу Святого Эдварда, и нас не тронули. Так
наша школа сохранилась, и вместе с ней сохранился и журнал выпускников.
Первые годы после школы он меня не особенно занимал, но теперь, когда прошло
-- сколько? - наверно, лет пятнадцать, я встречаю много интересного среди
того, что там пишут. Увидишь знакомую фамилию, и приходят разные
воспоминания. Надо же, говоришь себе, вот уж никогда не думал, что Бейли
будет управлять всеми операциями в Юго-Восточной Азии. Помню, его один раз
спросили, какая главная культура экспортируется из Таиланда, а он ответил:
транзисторные радиоприемники.
Оливер говорит, что он про школу ничего не помнит. Как он выражается, в
этот колодец он может бросить камень и никогда не услышит всплеска. Я ему
рассказываю, что интересного пишут в "Эдвардиане", но он только зевает и
скучливым голосом переспрашивает: "Кто, кто?" Но я подозреваю, что он
притворяется, а на самом деле ему интересно. Правда, своими воспоминаниями
он не делится. Возможно, что в разговорах с посторонними людьми он делает
вид, будто учился в более шикарной школе, вроде Итона. Это на него похоже. Я
лично считаю, что какой ты есть, такой есть, и нечего прикидываться другим.
А Оливер меня поправляет, он говорит, что человек таков, каким хочет
казаться.
Мы довольно разные, Оливер и я, как вы уже, конечно, заметили. Многие
даже удивляются, что мы дружим. Вслух не говорят, но я чувствую. Мол, мне
здорово повезло, что у меня такой друг. Оливер производит на людей
впечатление. У него хорошо подвешен язык, он бывал в дальних странах,
владеет иностранными языками, разбирается в искусстве - и не как-нибудь, а
всерьез, - и носит просторные костюмы, словно бы с чужого плеча, это мода
такая, как утверж-
20
дают знающие люди. У меня все не так. Я не всегда умею складно выразить
то, что думаю, - кроме как на работе, понятное дело; я был в Европе и в
Штатах, но в такие края, как Ниневия и Дальний Офир, не забирался; на
искусство у меня почти совсем нет времени, хотя я, конечно, не против
искусства (иной раз в машине послушаешь по радио хороший концерт; и во время
отпуска, как все люди, могу прочесть книжку-другую); и я не уделяю особого
внимания одежде, лишь бы прилично выглядеть на работе и удобно чувствовать
себя дома. Но, по-моему, Оливеру нравится, что я такой, какой есть. Вздумай
я подражать ему, все равно бы из этого ничего не вышло. Да, и потом, еще
одна разница между нами: у меня есть кое-какие деньги, а у него вообще
ничего, во всяком случае, ничего такого, что назвал бы деньгами человек,
который деньгами занимается профессионально.
- Одолжи соверен, а?
Это были первые слова, которые он мне сказал. Мы с ним сидели в классе
рядом, Нам было по пятнадцать. Мы уже две четверти проучились вместе, но
друг с дружкой толком не общались, у каждого были свои приятели, и потом, в
Сент-Эдвардсе учеников рассаживали по результатам экзаменов за прошедшую
четверть, так что где уж мне было рассчитывать на место с ним рядом. Но,
видно, я ту четверть окончил удачно, или он занимался спустя рукава, или и
то, и другое, во всяком случае, нас посадили рядом, и Найджел, как он тогда
себя называл, попросил у меня соверен.
- На что тебе?
- Какая колоссальная бестактность. Тебе-то какое дело?