"Джулиан Барнс. Вспышка" - читать интересную книгу автора

своим фантазиям. В следующем письме, двадцать дней спустя, он пишет: "...а
я, с своей стороны, мечтаю, как было бы хорошо проездить с Вами вдвоем хотя
с месяц - да так, чтобы никто не знал, кто мы и где мы..."
Это нормальные мечтания эскаписта. Вдвоем, инкогнито, не стесненные во
времени. Это также, конечно, медовый месяц. Куда, спрашивается, ехать на
медовый месяц утонченным людям, людям искусства? Конечно же, в Италию! "А
представьте-ка, - дразнит он ее, - следующую картину: Венеция, напр., в
октябре (лучший месяц в Италии) или Рим. Ходят по улицам - или катаются в
гондоле - два чужестранца в дорожных платьях - один высокий, неуклюжий,
беловолосый и длинноногий - но очень довольный, другая стройненькая барыня с
удивительными (черными) глазами и такими же волосами... положим, что и она
довольна. Ходят они по галереям, церквам и т. д., обедают вместе, вечером
вдвоем в театре - а там... Там мое воображение почтительно
останавливается... От того ли, что это надо таить... или оттого, что таить
нечего?"
Неужто его воображение почтительно останавливалось? Наше не
останавливается - куда там. Нам в нынешнем веке все предельно ясно.
Дряхлеющий господин в дряхлеющем городе проводит фальшивый медовый месяц с
молоденькой актриской. Гондольеры, плеща веслами, доставляют их в отель
после интимного ужина, звуковое сопровождение - оперетта, и надо ли
говорить, что происходит потом? Речь идет, мы помним, не о реальности, так
что не стоит принимать во внимание немощь пожилой и размягченной алкоголем
плоти; мы надежно упрятаны в условном наклонении и укутаны теплым дорожным
пледом. Так что, если бы... если бы... тогда бы ты ее трахнул, не так ли?
Кончай отнекиваться!
Фантазия о венецианском медовом месяце с женщиной, все еще находящейся
меж двух мужей, чревата, если ее развивать, некоторыми опасностями. Конечно,
поскольку ты с твоим самоотречением вновь отстранился от нее, вряд ли ее
воображение воспламенится настолько, что в одно прекрасное утро ты
обнаружишь ее сидящей на чемодане у твоих дверей и томно обмахивающейся
паспортом. Нет, более реальна опасность испытать боль. Самоотречение
означает уклонение от любви и, соответственно, от боли, но даже в этом
уклонении есть свои ловушки. Больно будет, к примеру, мысленно сопоставить
венецианское каприччо твоего почтительного воображения и неминуемую
реальность ее грядущего медового месяца с гусарским офицером Н. Н.
Всеволожским, который будет непочтительно трахать ее каждую ночь и который
ведать не ведает ни о венецианской академии изящных искусств, ни о дряхлении
плоти.
Чем лечится боль? Временем, твердят старые мудрецы. Но ты знаешь лучше.
Ты достаточно умудрен, чтобы понимать, что время не всегда ее лечит. Образ
любви как ярко вспыхивающей и печально гаснущей лампады не совсем верен.
Попробуй лучше шипящий газовый рожок, который обожжет, если сунуть в него
руку, и который, что много хуже, дает свет - резкий, болезненный,
безжалостный свет, выхватывающий худого старика, что стоит на провинциальном
перроне перед тронувшимся поездом, глядит на желтое окно и трепетную ручку,
уплывающие из его жизни, идет несколько шагов вслед за составом, вагон за
вагоном ныряющим во тьму, фиксирует взгляд на красном фонаре хвостового
вагона, не отводит глаз, пока фонарь не превращается в рубиновую планету на
ночном небе, потом поворачивается и обнаруживает, что освещен все тем же
вокзальным газом, одинокий человек, которому осталось только пережидать в