"Джулиан Барнс. По ту сторону Ла-Манша" - читать интересную книгу авторавонючим оливковым маслом, и омлет из вонючих яиц - все то, что голод понудил
нас уписывать за обе щеки в Сент-Омере, были мной оценены совершенно правдиво. Но тогда я еще не стряхнул мою меланхолию и сожалею, что порой мною овладевали подозрительность и враждебность. То, что форейторы носят парики с косицами и прыгают в сапоги величиной с маслобойки, все еще обремененные туфлями, что парижские джентльмены ходят с зонтиками в ясные дни, укрываясь от солнца, что те же самые джентльмены прибегают к услугам цирюльника для своих собак, что лошади выглядят убого, что лимонад продается на улицах - это и подобное этому я начал принимать с заметно большим одобрением, чем тогда, и с заметно большим одобрением, чем потеющий и ворчащий мистер Хокинс когда-либо научится их одобрять. Однако правда, что некоторые гостиницы поистине убоги, и мы не раз бывали свидетелями... Но нет, моя дорогая, с подобным вас знакомить не следует, а особенно в письмах, которые ваша сестрица может и выхватить из вашей руки. У этой страны есть две особенности, к которым я при всей моей офранцуженности приспосабливаюсь с большим трудом: адское деление календаря на жур мегр и жур гра[52] - нам постоянно отвечают "жур мегр", когда желудок томится по доброму бифштексу: француз скорее совершит гнусное убийство, нежели проглотит не ту частицу Божьего творения не в тот день; это весьма докучно, и да благословит Господь Англию, страну здравого смысла. Не могу я свыкнуться и с отсутствием девушек, на которых можно было бы остановить взгляд - поистине они чернявое племя, и от Булони до Парижа, и от Парижа до Лиона мы видели только женщин, которых трудно отличить от погонщиков мулов, - лишь на постоялом дворе к югу от Лиона, когда мы сели обедать, наконец-то в залу вошла хорошенькая девушка, и все общество - французы и была привычна; но вы не должны принимать все это к сердцу, каждую ночь я обращаю мой взгляд на открытый медальон, прежде чем помолиться на сон грядущий. Простолюдины здесь гораздо грязнее английских простолюдинов - они исхудали и заморены голодом, однако заморенность эта не удерживает их от злобности, непристойностей и преступлений. Конечно, им от природы свойственна импульсивность. В Монпелье я был свидетелем того, как кучер бил кнутом лошадь, которая упала на колени посреди улицы и не смогла подняться, - жестокое было зрелище. Хокинс запретил мне вмешиваться, как я поступил бы в Несфилде, и когда кучер кончил хлестать бедное животное, его господин вышел из дома и хлестал его, пока он не рухнул на колени, как лошадь рядом с ним, затем их господин вернулся в дом, а кучер обнял лошадь за шею. Я не вывожу из этого морали, но начни я с описания жестокостей, на которые насмотрелся, вы умоляли бы меня вернуться, не увидев Италии. Благородные люди, на мой взгляд, более заботятся о собственных персонах, чем в Англии, - хотя наши простолюдины менее грязны и неряшливы, чем их французские подобия, благородные люди здесь не пренебрегают верхней одеждой на беззаботный манер английской знати; француз должен иметь свой кафтан с галунами и пудреный парик и должен выглядеть чистым. Тем не менее его дом часто полон сора и грязи, каких англичанин не потерпел бы, - это прямо-таки детский стишок, что лучше: прибранный человек в неприбранном доме или неприбранный человек в прибранном доме? Спросите об этом вашего учителя, когда в следующий раз он будет развлекать вас нравственной философией. Мы стали свидетелями грязи и беспорядка их домов благодаря их врожденному |
|
|