"Джулиан Барнс. По ту сторону Ла-Манша" - читать интересную книгу автора

отрицают даже самые осторожные комментаторы - состоит в том, что под не
слишком загадочными инициалами "Т Ф." скрывается (вернее, скрывался) мой
дядя Фредди, который участвовал в Заседании 5 (а) Кружка сюрреалистов,
посвященном знаменитым и отнюдь не платоническим диалогам о сексе. Полностью
эти диалоги были опубликованы в приложении к "Recherches sur la sexualite",
Не стоит чересчур скептически относиться к ничем не заслуженному
entrГ(C)e[35] дяди в круг сюрреалистов. Изредка они действительно пускали на
свои сборища посторонних: лишенного сана священника или активиста
коммунистической партии. Вероятно, они решили, что рядовой
двадцатидевятилетний англичанин, попавший к ним, по-видимому, в результате
лингвистического недоразумения, им пригодится: расширит их научный кругозор.
А дядя, объясняя, почему его допустили в этот круг, с удовольствием ссылался
на известное французское изречение о том, что в душе каждого законника
похоронен погибший в нем поэт. Я, как вы понимаете, чужд и юриспруденции, и
поэзии (а мой дядя тем более). Да и насколько эта мудрость вернее ее
зеркального варианта: в душе каждого поэта похоронен погибший в нем
законник?
Дядя Фредди утверждал, что заседание с его участием проходило в
квартире того самого господина, с которым он познакомился в баре; тогда
список возможных мест встречи ограничивается пятью вариантами. Если верить
дяде, членов кружка набралось человек двенадцать; а согласно "Recherches",
всего девять. Хочу пояснить, что поскольку материалы Заседания 5 (а) были
опубликованы только в 1990 году, а дядя мой умер в 1985-м, все
несообразности в рассказе проистекали исключительно из свойственной автору
непоследовательности. Кроме того, повесть о дяде Фредди и сюрреалистах
предназначалась лишь для посиделок в комнате, которую он величал
курительной: там известное вольнодумство считалось более уместным. Взяв со
слушателей клятву до гроба держать язык за зубами vis-Г -vis[36] тети Кейт,
он принимался откровенно и подробно расписывать всю безнравственность того,
что в 1928 году происходило в Париже. Иной раз он заявлял, что был глубоко
потрясен, услышав от парижан за один вечер больше непристойностей, чем за
три года армейской жизни во время последней войны. Но бывало, что рисовал
себя этаким английским прожигателем жизни, повесой и щеголем, который не
скупится на дельные советы и готов подсказать кое-какие изощренные приемчики
этим французишкам, ибо, по мнению дяди, напряженная умственная деятельность
явно затрудняла их естественные плотские реакции.
Опубликованные материалы, разумеется, не подтверждают ни одной из этих
версий. Те, кто читал "Recherches", уже имеют представление об этой странной
смеси из псевдонаучных изысканий и откровенно субъективных суждений. Дело в
том, что каждый ведь толкует о сексе на свой лад, да и занимается им тоже,
надо полагать, по-своему. Андре Бретон, вдохновитель всех этих сборищ,
этакий Сократ местного пошиба, держится сурово, а временами просто
отвратительно ("Не люблю, когда меня ласкают. Терпеть не могу"). Остальные
же - люди очень разные: добродушные и циничные, склонные к самоиронии и к
хвастовству, безыскусные и язвительные. Разговор их, к счастью, исполнен
юмора, порою, впрочем, непреднамеренного, вызванного, к примеру, страхом
перед грядущим холодным судом потомков; но чаще намеренно шутливый тон их
бесед порожден горестным пониманием нашей хрупкости и бренности. Так, на
Заседании 3 Бретон допытывается у своих собеседников, позволяют ли они
женщине трогать свой член, когда он не находится в состоянии эрекции.