"Джулиан Барнс. Бдительность" - читать интересную книгу автора

Я спрашиваю, что он говорит женщинам за рулем.
"Ну, б...дями их не называю, - отвечает. - Обычно суки как будто
хватает".
Потом он уносится, крутя педали, высматривая топливо и тревожась о
судьбе Гвендолен Харлет. Прежде, когда автомобилист его подрезал, он бил по
крыше машины. Бам-бам-бам перчаткой из овечьей кожи. Гремело, наверное,
будто театральное приспособление для производства грома. И еще у него была
манера сворачивать их зеркала заднего вида, прижимать к дверце. Вот уж это
сукиных детей злило и очень. Но он это делать перестал: примерно год назад
его напугал голубой "мондео" - нагнал, сбросил с велосипеда, а водитель
высказал разнообразные угрожающие намерения. Теперь он только во весь голос
называет их б...дями. Тут им возразить нечего: что так, то так, и они сами
это прекрасно знают. Я начал захватывать на концерты леденцы от кашля.
Нарушителям в пределах моей досягаемости я вручал их, как штраф на месте, а
отдаленным харкунам - в антрактах. Особого успеха это не имело, как я мог бы
предвидеть. Если вручаешь кому-нибудь конфетку в обертке на середине
концерта, приходится слушать, как они шуршат обертками. Ну, а если дать им
леденец уже развернутым, так они навряд ли сунут его в рот, ведь верно?
Некоторые люди даже не понимали, что их оскорбляют или карают; нет, они
принимали это за любезность. А потом как-то вечером я остановил одного
мальчика неподалеку от буфетной стойки, сжал его локоть, но не настолько
сильно, чтобы избежать двусмысленности. Он обернулся - черный свитер с
высоким воротником, кожаная куртка, закрученные в вихры белобрысые волосы,
скуластое, невинное лицо. Шведское, может быть, датское, может быть,
финское. Он взглянул на то, что я ему протягивал.
- Моя мама строго меня предупреждала не брать конфеток от добрых
джентльменов, - сказал он с улыбкой.
- Вы кашляли, - ответил я, по слабости не сумев придать голосу
раздражение.
- Спасибо. - Он взял леденец за хвостик обертки и легонько вытащил его
из моих пальцев. - Не хотите выпить?
Нет-нет, я не хотел выпить. А почему? По причине, о которой мы говорить
не будем. Я стоял на площадке боковой лестницы, ведущей с балкона. Эндрю
пошел помочиться, а я завязал разговор с этим мальчиком. Я думал, что у меня
больше времени. Мы как раз обменивались телефонными номерами, когда я
оглянулся. Эндрю смотрел на нас. Не мог же я сделать вид, будто покупаю
подержанную машину. Или что это - первый раз. Или, что... ну, что угодно. Мы
не вернулись на вторую часть (Малер 4) и провели взамен долгий скверный
вечер. И это был последний раз, когда Эндрю ходил со мной на концерт. И
больше не захотел делить со мной постель. Он сказал, что все еще (вероятно)
любит меня, все еще (вероятно) будет жить со мной, но трахать меня больше не
хочет. Никогда. А позднее он сказал, что не хочет ничего, даже на полдороге
к траханью, большое вам спасибо. Может быть, вы подумаете, что это заставит
меня отвечать, да, пожалуйста, я хотел бы выпить, улыбчатому невинноликому
шведу или финну, или кто бы он там ни был. Но вы бы ошиблись. Нет, спасибо,
не хочу, нет.
Тут трудно что-нибудь поправить, верно? То же и с исполнителями.
Игнорируя сукиных детей с бронхитами в зале, они рискуют создать
впечатление, будто всецело погружены в музыку: кашляйте себе на здоровье,
сколько вздумается, они все равно не заметят. Но если они попытаются