"Джулиан Барнс. Бдительность" - читать интересную книгу автора

ней. Я ощущал, как во мне, будто позыв чихнуть, поднимается торжество.
Наконец-то после стольких лет я сделал это!
Когда я вернулся домой, Эндрю применил свою обычную логику, чтобы меня
обескуражить.
Быть может, мой ткнутый как раз считал приличным вести себя, как вел,
потому что все вокруг вели себя точно так же; не невоспитанность, а попытка
проявлять воспитанность - wenn in London...[1] Вдобавок и альтернативно
Эндрю осведомился, не правда ли, что почти вся музыка во времена Моцарта
сочинялась для королевских или княжеских дворов, и разве эти меценаты и их
приближенные не прогуливались под нее, ужиная а ля фуршет, бросая куриные
косточки в арфиста и заигрывая с женами своих ближних, слушая вполуха, как
их служитель из самых низших наяривает на спинете? Но музыка сочинялась без
мысли о недостойном поведении, возразил я. Откуда ты знаешь, - возразил
Эндрю: уж конечно, эти композиторы прекрасно знали, как именно будут слушать
их музыку, и либо писали музыку достаточно громкую, чтобы перекрывать шум
метания куриных костей и общих рыганий, или же, что более вероятно,
создавали мелодии такой всепобеждающей красоты, чтобы даже похотливый
баронет из глухомани на мгновение перестал лапать обнаженную плоть жены
аптекаря? Разве не в этом заключался вызов, нет, даже причина, почему
созданная тогда музыка имеет такой долгий и большой успех? Далее и в
заключение: этот безобидный мой сосед с высоким воротничком был, вполне
возможно, прямым потомком того баронета из глухомани и просто вел себя точно
так же: он уплатил свои деньги и имел право слушать так много или так мало,
как ему вздумается.
- В Вене, - сказал я, - лет двадцать - тридцать назад, когда ты слушал
оперу, стоило тебе чуть-чуть кашлянуть, как к тебе подходил лакей в кюлотах
до колена, в пудреном парике и снабжал тебя леденцом от кашля.
- Это должно было отвлекать зрителей еще больше.
- Это обеспечивало неповторение подобного.
- В любом случае я не понимаю, зачем ты все еще ходишь на концерты.
- Для укрепления здоровья, доктор.
- Но эффект словно бы достигается обратный.
- Никто не помешает мне ходить на концерты, - сказал я. - Никто.
- Мы об этом не говорим, - сказал он, отводя глаза.
- Я об этом не говорил.
- Отлично.
Эндрю считает, что я должен сидеть дома с моим музыкальным центром,
моей коллекцией компакт-дисков и нашими снисходительными соседями - очень
редко приходится слышать, как они прочищают горло по ту сторону общей
стенки. К чему утруждаться и посещать концерты, спрашивает он, когда тебя
это только раздражает? Я утруждаюсь, объясняю я ему, потому что, когда
сидишь в концертном зале, заплатив деньги и потрудившись отправиться туда,
то слушаешь более внимательно. Судя по тому, что ты мне говоришь, этого не
скажешь, отвечает он: ты почти все время отвлекаешься. Ну, я больше
сосредоточивался бы, если бы меня не отвлекали. И на чем бы ты
сосредоточивался, если задать чисто риторический вопрос (видите, как Эндрю
умеет уязвить?). Я пораздумывал, потом сказал: собственно, на громких кусках
и тихих кусках. Громкие куски, потому что, каким бы совершенным ни был ваш
музыкальный центр, ничто не сравнится с сотней, а то и больше, музыкантов,
играющих в полную меру прямо перед тобой, сотрясая воздух громовыми звуками.