"Наталья Баранская. Пантелеймон, Пантелеймоне " - читать интересную книгу автора

верю.
А весной стало мне невтерпеж, потянуло вон из Москвы. Уехал на Юг.
Вроде сбежал - оставил ей записку: извини, мол, что так получается,
заскучал, не могу. А осенью вернулся. Знал, что плохо это, и все же холода
не выдержал. Она не корила меня, приняла хорошо, даже вроде обрадовалась. И
опять стали жить, как жили, - тихо да скучно. А следующей весной я снова
уехал. Теперь уж в открытую. Попрощался совсем, сказал: "Не жалей, тебе без
меня спокойней да и чище будет".
Седой помолчал, шевельнул косматыми бровями, будто удивляясь.
- И все-таки вернулся. К самой зиме, в конце ноября. И не от холода
только. А вроде даже заскучал, старый пень, захотелось ее заботы, к дому
потянуло. Но уже не застал ее. Умерла она в больнице, от болезни в животе...
забыл как названье. Операцию сделали, но не выходилась. Только с неделю до
меня похоронили. Пришла ко мне монастырка в черном платке, принесла в
бумажке ниткой замотанные деньги. Вот, говорит, тебе Варя велела отдать, это
ей по больничному причиталось. И еще передала мне, что сказала Варя перед
смертью: пусть живет, мол, спокойно, дом этот теперь его, а я на него не
сержусь.
Он замолчал надолго и сидел, опустив голову над пустым стаканом.
Прервал молчание Виталий:
- Вы об ней очень жалели? Скучали?
- Как сказать... "Скучал, жалел", - не знаю... Удивился я ей, что ли, и
все о ней думал, всю ту зиму. Может, и скучал... Ведь не любил я ее, когда
женился, и потом не захватила она меня. А тут проняло. Привык я думать, что
человек жаден, тем и отличается от зверя. А она была не такой. Может, только
после смерти ее понял я, что замуж она пошла не для себя, а для меня.
Пожалел я тогда очень, зачем жизнь ее взбаламутил.
Вот с тех пор и живу тут - жилплощадь! Люди к этим своим площадям
прикреплены, как все равно памятники к асфальту, - навечно. Я бы и бросил
эту комнату, да дело к старости - боюсь. Не в Африке живем. И на общежитие
мне теперь надеяться нельзя. Кто меня возьмет с общежитием, какой я
работник? Одно слово - пьянь.
- Вы уже не работаете?
- Работаю, конечно. Так - кой-где кой-чего. Больше ящики да мешки в
магазинах перетаскиваю. Пью крепко. На весь свой заработок. Что от Вари
осталось, тоже пропил. Иконы и те... ризы на них серебряные были. Вот какой
я грешник. Не верю ни во что, я ж сказал.
Он умолк. И в этом молчании услышал Виталий ночную тишину и понял, что
очень поздно. Но ему хотелось, ему нужно было поговорить, только слова не
сразу давались ему.
- Вы сказали про женщин - все они корыстные, а потом рассказывали, и
уже вышло - не все. А ведь есть же, наверное, хоть и не такие, как Варя, но
неплохие. Как моя Маруська, например. Вот она деньги собирает... ну...
копит. С каждой получки откладывает. На мебель - новую квартиру ждем. И
жмется, жмется - экономит. А по мне лучше не мебель, а мотоцикл. На
мотоцикле можно на рыбалку, за грибами или просто так - новые места
посмотреть. А Маруська и слышать не хочет. У нас, говорит, много кой-чего не
хватает до мотоцикла. Какой-то шкаф выдумала, в который все на свете упихать
можно.
Ничего ведь плохого нет, когда люди хотят что-нибудь купить. Тем