"Наталья Баранская. Пантелеймон, Пантелеймоне " - читать интересную книгу автора

Однако отлежался, здоровый был. А она сестрой работала в больнице, в том
отделении. Пришло время мне выписываться. Я еще на костылях ходил, одна рука
в гипсе. Она меня спрашивает: "В какой пункт отправляетесь, не нужно ли
телеграмму дать, чтоб за вами приехали?" А я ей: "Нет у меня пункта, а если
уж так спешите, то выписывайте к чертовой матери и разговаривать не об чем".
Она к врачу - так, мол, и так. Добилась, оставили еще на неделю.
А потом взяла меня сюда, в эту комнату. Чистота у нее была. В этом углу
вон, где крючки торчат, иконы висели и лампада горела. Поселился я здесь, на
диване...
Виталий взглянул на продавленный диван с засаленной спинкой.
- ...и стала она меня обхаживать - кормить да обстирывать.
- Значит, не все женщины, как старуха из сказки, - вставил Виталий.
- Дурочка была, я ж и говорю, - сказал Седой ласково. - Много я ей
хлопот доставил и горя тоже... в благодарность за ее добро. Вечная ей
память.
Он опорожнил стакан. Виталий выпил тоже. Оба помолчали.
- Расскажите, что дальше было, - попросил Виталий.
- Женился я на этой чудачке. Сперва решил: раз баба меня, такого бугая,
не побоялась к себе взять, значит, известно, чего ей надо. Вот на вторую
ночь я к ней и подвалился. А она вскочила с кровати, к двери кинулась, стоит
в одной рубашке и дрожит, аж зубы стучат. "Не тронь меня, - говорит, - ради
бога не тронь, я не такая, как ты думаешь, и не надо мне ничего этого, я, -
говорит, - девушка"... А ей лет сорок было, не меньше, кха! - он не то
кашлянул, не то хохотнул. - "Мой, - говорит, - жених погиб на войне... И
если не суждено мне было замуж выйти, то я хочу остаться в девушках..."
Ну, я войну не забыл и совесть еще не пропил. Оставил я ее в покое. А
месяца через полтора, - я уже на работу временную устроился, вахтером,
тяжелую-то не мог еще, - купил я по дороге домой красненького, да закусочки,
да конфет, и еще купил цветок - хризантем, лохматый такой, накрыл на стол и
жду ее.
Она вошла, стала у двери, смотрит и улыбается. Такая из себя невидная
была, неяркая, а улыбнется и вдруг захорошеет вся. Улыбнулась и спрашивает:
"Что это у нас - праздник? Какой же?" А я ей: "Праздник такой, как сама
решишь, - либо проводы, либо помолвка... Тебе, - говорю, - бог судил замуж
выйти, только вот жениха послал незавидного". Я ей в тот вечер все про себя
рассказал, а теперь, говорю, решай, согласна ли. А то уж пора мне в отлет.
- Ну, и она... - не вытерпел Виталий.
- Согласилась, дурочка. И в загс непременно захотела. Расписались. В
церкви хотела венчаться, но я не пошел. Не верю, не могу. Прописала меня у
себя... Я у нее ничего этого - расписаться, прописаться - не просил. Это она
все сама - так, говорит, надо, чтоб все по-настоящему.
Вначале все у нас шло хорошо. Смог я на постоянно на работу устроиться,
на заводе. Работал, всю получку ей отдавал. Да пустяковые были деньги -
квалификацию я потерял. Как-то она с нашими заработками управлялась. Шло у
нас все нормально. Не пил я. Почти.
Он помолчал с минуту.
- Только скучно мне с нею было. С самого начала. Ничего у нас такого -
горячего - не было. Так - ни жарко, ни холодно. Не нравилась мне эта
постность ее, что ли... Все-то она крестилась да молилась, старухи какие-то
к ней ходили, богомолки. У нее это всерьез, а мне - смешно. Сказал уж - не