"Марк Барроклифф. Подружка №44 " - читать интересную книгу автора

хвастаться его похождениями, греясь в лучах чужой славы.
- Ты сказал, его подтолкнуло к самоубийству ущемленное самолюбие.
Возможно, там было нечто большее - как будто человек, который всю жизнь
плескался на мелководье, вдруг очутился в открытом море. Видимо, так у него
получилось с этой девушкой.
М-да, со сравнениями у меня у самого клеилось плохо. Наверное, смерть
близких пагубно влияет на умственные способности.
- Вот и я о том же: он был вовсе не таким взрослым и храбрым, как
говорил. Притворщик, и все тут.
Я испугался, что Джерард вот-вот заплачет, и мне придется выйти из
комнаты, но, к счастью для нас обоих, его глаза остались сухими.
Не могу поверить, чтобы Джерард настолько расстроился из-за того, как
ошибся в Фарли. Совершенно очевидно, Фарли - человек очень сложный; его
истовая приверженность пустым удовольствиям свидетельствовала о натуре
выдающейся, хоть и не в лучшую сторону. Но вид у Джерарда был почти такой же
подавленный, как после разрыва с Полой.
Это заставило меня задуматься: а что мы делаем, когда о ком-нибудь
скорбим? Мы грустим о том, что никогда больше не увидим человека, что он
никогда больше не будет радоваться жизни, но когда сильные ломаются, а яркие
блекнут, мы грустим о чем-то еще: о гибели идеи, об исчезновении
неповторимого образа жизни. Может, умерший даже не был нам симпатичен, но
все равно грустно. Есть и другая причина.
- Боже, - сказал Джерард, - у меня умирает уже второй друг. С этого
момента все ускоряется, правда? Люди падают и падают, как кегли, а потом -
раз, и твоя очередь. Моя бабушка говорила, после двадцати одного года время
начинает лететь. Боже... о боже, боже, боже, боже, боже.
Джерард наделен редкостным даром доводить и без того гнетущее
настроение до полного и беспросветного отчаяния. Я открыл банку пива,
спросив, не хочет ли он тоже. Он не ответил, молча добрел до холодильника и
достал оттуда бутылку своего особенного чешского, ящик которого, тяжелый,
как семейное проклятье, тащил на себе из самой Праги. Неудивительно, что он
злился, когда я пил его. Причем бесил его не только самый факт питья, но и
то, что я пил его драгоценное пиво теплым, поскольку доставал прямо из
заначки в шкафу в спальне, когда приходил домой пьяный. Уж если я все равно
краду чужое пиво, твердил он, то мог бы насладиться им как полагается,
охладив до нужной температуры. Кто-нибудь другой пожелал бы мне подавиться
этим пивом, но Джерард оставался перфекционистом, даже когда его грабили, и
в воре тоже стремился воспитать стремление к совершенству.
Странно, что я обо всем об этом думал, но некому было научить меня, о
чем надо думать в такие моменты. Переполняющая душу скорбь, уверенность в
том, что солнце больше никогда не взойдет, - все-таки немного слишком. Не
могу определить, как я себя ощущал. Разумеется, скорее несчастным, но
рассмеяться мне ничего не стоило - не над смертью Фарли, естественно, просто
мне вообще ничего не стоит рассмеяться когда угодно и где угодно.
Но вы меня все равно не судите строго. Мне в отличие от Джерарда до сих
пор доводилось узнавать только о смерти старых людей, и, при всем моем к ним
добром отношении, их смерть во мне никаких чувств не будила. Точнее, я
чувствовал, что положено, но не настолько остро, чтобы забыть об остальных,
обычных, повседневных чувствах. Я вспоминаю свою двоюродную бабушку Дейзи,
очень близкого мне человека, которая имела несчастье умереть субботним