"Марк Барроклифф. Подружка №44 " - читать интересную книгу автора

довольный собой, изрек я.
- А это что значит? - насторожился Джерард. - Ничего, правильно?
- Не знаю.
Я попытался найти пример, показывающий, как верно отражает реальность
мой афоризм, но ничего яркого в голову не приходило.
- По поступкам Фарли можно довольно точно угадать, что он думал. Много
лет он не знал от баб ни одного отказа, потом встретил такую, которой
оказался не нужен, его самолюбию был нанесен чудовищный удар - и вот
пожалуйста. Суицид. - Джерард стукнул кулаком по столу, чуть не опрокинув
вазу с цветами, срезанными Лидией в нашем саду. - Мне это представляется
совершенно очевидным.
- Не думаю, что дело только в самолюбии. Он, должно быть, любил ее.
- Любил? Да Фарли вообще не знал, что это значит!
- А мы знаем? - возразил я, внутренне жалея, что задал вопрос, который
торговцы автомобилями определили бы как "бывший в употреблении".
- Ты случайно не задумывался о карьере дерьмового сценариста? - спросил
Джерард. С его стороны то была ненужная жестокость, ибо он знал, что я
задумывался. Причем хотел бы писать не просто киносценарии, а всякую ерунду.
Уж не знаю, почему мне приятно думать о себе в таком качестве, но факт
остается фактом. Еще я в очередной раз восхитился, как непреодолимо в нас
детство. Умер наш друг. Самое время поговорить о серьезных вещах, а мы
лепечем какие-то затверженные фразы, пикируемся по мелочи, петушимся, как
подростки. Я ощутил необходимость хотя бы попытаться вести себя прилично
случаю и сказать что-нибудь возвышенное. Должны же мы из уважения
поразмышлять о возникшей пустоте, о вечности, о бренности всего сущего, дабы
душевно сблизиться и почтить память безвременно ушедшего.
- Поневоле задумаешься, верно? - начал я, понимая, сколь далеки
избранные мною слова от великих философских открытий нашего века. Джерард
посмотрел на меня с ужасом человека, обнаружившего, что его отпуск не
совпадает со сроками купленной путевки.
- Задумаешься, - желчно ответил он, - из какого дерьма состоит жизнь.
Задумаешься, что никому нельзя верить.
Реакцию Джерарда тоже вряд ли можно было поставить вровень с самыми
проникновенными эпизодами скорби из мировой литературы и кинематографа, но
двигался он в верном направлении. На сцену из душещипательного телесериала
его слова тянули вполне.
- Что ты подразумеваешь под доверием?
- Все совсем не такие, какими кажутся. Никто не выставляет в окне то,
что купил в магазине. Помнишь, позавчера к нам приходил газовщик; знаешь,
что он мне сказал? Что подписал контракт и вот-вот станет поп-звездой! Так
что даже газовщика у нас больше нет, зато есть еще один доморощенный певец.
Все ложь, все обман, никто не верен себе.
- А ты? - спросил я. Вряд ли это лучше, чем "а мы знаем?", но что
делать.
- Я стараюсь, - ответил Джерард, подразумевая "да, разумеется".
- А Фарли почему не был верен себе?
- Потому, что хвастался, какой он крутой, хотя на самом деле мучился и
терзался не меньше нашего, хотя, может быть, и не совсем так, как мы.
Притворщик он был.
Я не мог точно припомнить, когда Фарли хвастался; скорее, мне случалось