"Сергей Алексеевич Баруздин. Речка Воря" - читать интересную книгу автора

Но она не об этом вспомнила, когда чуть приутих бой и все раненые
были подобраны.
А другим, павшим в бою, было уже все равно. Они ждали подхода тех,
кто соберет их всех вместе, выроет им могилу и положит туда - человека к
человеку, человека на человека, чтобы когда-то, через много-много лет,
мимо памятника, который им поставят, проходили новые люди и думали,
вспоминали о них.
А сейчас им все равно, они могут ждать. И прав, наверно, хирург,
который обругал Варю последними словами, когда она на себе, еле дыша,
притащила убитого:
- Ты, милая, рехнулась! Живых подавай, живых!
Она не могла тогда ответить ему. Растерялась. Это был первый человек,
которого она тащила на себе. Это был первый ее раненый. И она подняла его,
с трудом взвалила на плечи: он, кажется, дышал, хрипел, о чем-то просил и
харкал кровью на ее шинель. Она же не знала, что не дотащит его живым...
Нет, конечно, тогда, в тридцатом, в начале тридцатого, в Сталинграде,
когда отец тащил ее на себе, ему тоже, наверно, было тяжело. И все-таки,
пожалуй, не так тяжело, как ей. Она просто тащила на себе раненых, и у нее
была одна мысль: донести, дотянуть, спасти. А отец тогда, помнится,
злился: она со своим переломом сорвала его с работы, сорвала в самый
неподходящий момент, когда у них на заводе пускали конвейер. И там было
что-то очень важное, без чего отец не мог жить.
- Угораздило же тебя в такой момент! - сказал он, взваливая ее на
плечи. - Вот непутевая!..
Трудно верилось, что отца нет сейчас. Не просто сейчас, а вообще нет.
Значит, он не вернется, когда закончится война. Значит, не придет к маме и
не обнимет ее, как прежде, щекоча своей небритой щекой. Значит, в выходной
он не купит своей очередной четвертинки и не будет потом спорить с мамой о
том, что ему хоть и еще одну подавай, а он хоть бы хны. И не скажет, как
прежде: "Ты смотри, Варвара! Одна у нас осталась! Нина померла, других не
народили. На тебя и надежда вся наша, с матерью твоей". И - страшно - он
не знает, что она ушла на фронт! Не знает и никогда не узнает. Как он
ругал ее, когда она пошла на работу в райисполком! Говорил: "Уж лучше к
нам бы, в наркомат! Устроил бы! А тут - на тебе! - нашла дело: квартирные
склоки разбирать!" Странно, что сейчас отца нет и уже никогда не будет.
Наверно, он гордился бы ею. Маме уже послали письмо за подписью командира
батальона о том, что она вынесла с поля боя двенадцать (почему-то
двенадцать, словно кто считал!) раненых и считается отличной связисткой. А
отец не получит, не прочтет этого письма. И не вернется домой, в Москву. И
не вспомнит о Сталинградском тракторном, и не скажет: "Вот было время!
Время так время! Настоящее!"
...Где он похоронен, она могла только догадываться. Судя по всему,
где-то за Смоленском. И есть ли там его могила, она не знала, Слышала, что
там многие наши попали в окружение, бились насмерть, с трудом выходили к
своим. Как Слава, наверно. А отец был в ополчении, их не снарядили толком:
ни обмундирования, ни оружия.
Наверно, он лежит в такой же братской могиле, каких она повидала за
эти дни сотни. И снесли его туда так же, как сносят всех и здесь, под
Юхновом. Может, он был сначала ранен и какая-нибудь девушка или кто-то
другой нес его с поля боя в надежде... А может, и нет. Тогда его и таких