"Сергей Алексеевич Баруздин. Речка Воря" - читать интересную книгу автора

хлеба, для похлебки. Ездили в Измайловский парк и вырубали из-под снега
крапиву - для супа. Варили кисель из клейстера. С трудом доставали в
аптеках по рецептам рыбий жир и жарили на нем... Но это - в Москве. А тут,
где прошла война!..
К вечеру снег прекратился. Прояснилось небо. Оно бледно звездило
сквозь белесую дымку, когда не работали наши зенитчики и прожектористы.
Немецкие самолеты пролетали за вечер трижды, мелкими партиями, и их
отгоняли. Один сбили, и он полетел с воем, дымя и вихляясь, куда-то к
дальним лесам. Часам к девяти появился даже месяц, месяц не месяц, луна не
луна - светящий в тусклом небе полуобрубок, похожий на инвалида войны. Он
был так неярок и неясен, что даже не напоминал звездное светило, а
скорей - лампочку, зажженную в небе, бледную лампочку в пятнадцать свечей.
Но снег под этим месяцем-луной вдруг заблестел, и заискрился, и заиграл
тенями и желто-голубыми оттенками. И не только на улицах поселка, а и на
крышах изб и домов, на разрушенных и целых, на покосившихся и
развороченных. И соломки взъерошенных крыш, и листы вздернутого к небу
железа, там, где крыши были железные, и трубы, и поднятые ввысь стропила и
бревна - все заиграло снегом в свете, единственном сейчас свете, этого
холодного и неяркого месяца-луны. Даже поваленные наземь столбы,
перекрученные морозом и взрывами провода и похожие на диковинных куропаток
белые изоляторы светились. Светились в бликах вечного света, словно
завидуя, а ведь было время, свет шел от них, и от них шли эти вечерние
тени и блики, и больше того - шло главное, для жизни, для людей.
Тощая, с облезлыми кострецами кошка вышла откуда-то из-под развалин.
Постояла на лунной дорожке, понюхала воздух и деловито направилась влево.
Вид у нее был полудикий, и, если бы не знать, что она кошка, ее можно было
бы испугаться. Блеснули зеленые глаза, вздрогнули усы, по-звериному
оскалился рот. И походка... Походка решительная, как в минуту отчаянного
шага, принятого наперекор всему - и здравому смыслу, и своей собственной
судьбе.
Справа за поселком началась перестрелка. Сначала ружейная и
автоматная, а затем и артиллерийская. После мелкой дроби, гулко
раздававшейся в зимнем морозном воздухе, заухали разрывы снарядов.
Взметнулось пламя, и задрожало небо. Взвизгивали снаряды, которые,
казалось, вот-вот накроют поселок, но удары приходились где-то далеко, и
только земля тяжело вздрагивала от них...
Потом все, казалось, чуть стало стихать, но послышался нарастающий
тяжелый гул в небе. Он приближался и приближался с западной окраины
поселка, нарастая с каждой минутой и словно угнетая землю. Тут земля
взвилась в воздухе. Ударили зенитные батареи, и забегали в небе лучи
прожекторов. Наверно, это наши били по немецким самолетам.
И вдруг откуда-то слева раздался дикий собачий лай и рев, воронье
карканье и кошачье завывание. Дикое, лютое, уже не звериное. Там шла
какая-то схватка, и, видимо, не на жизнь, а на смерть. На минуту Варя даже
усомнилась: ей послышался детский крик.
Мимо шел красноармеец или командир - она не разобрала, но шел оттуда,
откуда раздавались дикораздирающие звуки, и она спросила:
- Что там? Случилось что?
- Из-за лошади дерутся... Собаки, кошки да вороны! Голод не тетка!..
И он зло выругался.