"Сергей Алексеевич Баруздин. Лето, очень плохое лето " - читать интересную книгу автора

да и вообще такой не похожий на всех ее знакомых мальчишек: умный, и
сильный, и молчаливый, и справедливый. И еще - очень застенчивый.
А мальчишки в их школе - все страшные нахалы и циники, и непонятно, что
с ними будет, когда они вырастут и станут мужчинами. Нет, конечно, они
никогда не станут такими, как ее отец! А может, и станут? Вряд ли!
Так думала Лида. И раньше, наверно, так, и сейчас, в это лето, когда
уже не было отца и когда мать ждала от него писем, как сегодня, а письма не
было, и она нервничала, не находила себе места и без конца шелестела
газетами...
Лида привыкла, что пол в комнате всегда был подметен. Сегодня мать не
подмела пол. Лида привыкла, что печка всегда была протоплена. Сегодня в
комнате было зябко и потому неуютно, сыро и мрачно. Лида привыкла, что они
всегда в одно время завтракали и обедали, ужинали и пили чай. Сегодня прошло
уже полдня, а они так и не позавтракали.
Мать листала газеты, а Лиде, наверно, хотелось есть. Мать куталась в
платок, а Лиде тоже было холодно, но она ни во что не куталась. Мать
прислушивалась к шуму каждой проходящей мимо машины, а Лида почему-то
сердилась. Может, потому, что на улице дождь. Может, потому, что где-то так
настырно каркали вороны и лаяли собаки. Может, потому, что ей просто
хотелось есть и вообще все сегодня на даче было не так, как всегда.
А может, и потому, что не хотелось, чтоб мать сердилась на отца. В
конце концов, у него же какие-то свои важные дела, и что, если он не может
звонить и написать письмо вовремя?..
Лида ходила-бродила вокруг матери, не зная, чем заняться, как вести
себя, и вдруг спросила:
- Злишься, да?
Лида сама злилась.
Валентина Михайловна не очень поняла ее слова и безразлично
переспросила:
- Ты что-то сказала, Лидуша?
За окном капал дождь - кап-кап-кап, тихий, успокаивающий. По листьям
бузины и рябины. По крапиве и по малине. По траве и земле. И конечно, по
елям и соснам. И над головой глухо и равномерно капал дождь - кап, кап,
кап, - это по крыше.
И Лида слышала все это. Так же слышала, как и тишину, стоявшую за
окнами дачи, и близкий шум поездов на станции.
И все равно она, не понимая самое себя, повторила:
- Зачем ты злишься на него? На папу? Ну, не написал, ну, не позвонил! И
что? Что может случиться? Все равно же он не на войне какой-нибудь!
Валентина Михайловна вздрогнула, сбросила с плеч платок:
- Что ты говоришь? Ты понимаешь, что ты говоришь! Ведь, казалось бы, не
маленькая уже! Пятнадцать лет! "Злишься"! На тебя я могу и имею право
злиться - это я! Я сегодня отвратно чувствую себя, а ты не понимаешь этого,
не видишь. Хоть бы занялась чем! Печь растопила, завтрак приготовила, пол
подмела. Прав отец: странное вы поколение... Злюсь!.. Будешь злиться!..
- Я не про себя, про папу говорю, - сказала Лида, удивляясь. - Почему
ты на меня кричишь? Я про папу говорю, понимаешь? Зачем ты на него, ну,
сердишься?..
Кажется, Валентина Михайловна совладала с собой:
- Не кричу я на тебя, доченька, пойми! А на папу? Разве я сержусь?