"Мария Барышева. Мутные воды дельты" - читать интересную книгу авторазаметив это, я вскакиваю так поспешно, что чуть не вываливаюсь в воду.
- Сдурел?! - восклицает рыбак, изумленно наблюдая, как я закидываю руку Антохи обратно и снова шлепаюсь на дно лодки, и съеживаюсь, стараясь казаться как можно меньше. - Слушай, пацан, что у вас стряслось там?! Говори, пока едем! Кто утоп?! Почему?! Я едва слышным голосом называю ему имена, и после Венькиного у меня начинается полуплач-полуикотка. Рыбак тупо смотрит на меня - до него никак не дойдет смысл сказанного. - Трое?! - переспрашивает он. - Да ты что, пацан?! Как же это... Рафик - это толстый такой, да? Татарин? Гарька - это не Лексея Антипова сынок? А Венька - это шебутной такой с вашего двора, хулиганистый, да? Наши его Пиратом прозвали... Да как же такой лоб утонуть-то мог?! А ну выкладывай все! Ты ведь вчерашний, да? Ты ведь Константина Григорьевича сын? Я киваю и пытаюсь рассказать, но не могу - меня трясет, и я с ужасом смотрю на широкое водное пространство вокруг, ищу - не потемнеет ли где вода, не поднимется ли ОН, чтобы довершить начатое... - С-ск-колько в-врем-мени? - Почти полшестого, - отвечает рыбак и глядит на меня с опасливой тревогой. - Ну, успокойся... ну... Но я уже не могу успокоиться. Сознание того, что прошло всего лишь чуть больше часа, что все это случилось за такой до смешного короткий отрезок времени, добивает меня. Я видел ужасные вещи, я лишился троих друзей, я многое узнал и многое понял, я испугался до смерти, я стал другим человеком, я прожил целую жизнь, я разжал пальцы... и все это за какой-то жалкий час! У меня вырывается какой-то низкий вой, я переворачиваюсь, прижимаясь лицом к меня, говоря что-то и оглаживая загрубевшей ладонью по голове. - Ну... тихо, тихо, пацан, сейчас приедем... - Вы не понимаете! Я не хотел его отпускать! Но он был такой тяжелый... - ...ну, ты же здоровый мужик, ну... - ... он был такой тяжелый... - ... тихо, тихо... уже почти приехали... - ... такой тяжелый... * * * Неделю спустя я, похудевший и осунувшийся, стою на балконе. Длинные листья маминых амариллисов свисают далеко вперед, за стол, на котором стоят цветочные горшки, - целая роща амариллисов, и я прячусь за этими листьями. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из прохожих меня видел. Сейчас раннее утро, и с недосягаемых вершин огромных тополей, где проживает воронья колония, несется хриплое надрывное карканье, громкое и надоедливое. Я машинально беру влажный комочек земли из горшка, чтобы запустить в ворон, но тут же кладу его обратно. Меня больше не тянет к привычному утреннему ритуалу, и я не проверяю ящик с дождевыми червями, не оцениваю свои рыболовные снасти, и уж тем более не перевешиваюсь через перила и не заглядываю в соседские окна - Рафика там теперь нет, а его родители смотрят на меня с ненавистью, считая, что во всем виноваты те, кто выжили. |
|
|