"Мария Барышева. Мутные воды дельты" - читать интересную книгу автора

заметив это, я вскакиваю так поспешно, что чуть не вываливаюсь в воду.
- Сдурел?! - восклицает рыбак, изумленно наблюдая, как я закидываю руку
Антохи обратно и снова шлепаюсь на дно лодки, и съеживаюсь, стараясь
казаться как можно меньше. - Слушай, пацан, что у вас стряслось там?!
Говори, пока едем! Кто утоп?! Почему?!
Я едва слышным голосом называю ему имена, и после Венькиного у меня
начинается полуплач-полуикотка. Рыбак тупо смотрит на меня - до него никак
не дойдет смысл сказанного.
- Трое?! - переспрашивает он. - Да ты что, пацан?! Как же это...
Рафик - это толстый такой, да? Татарин? Гарька - это не Лексея Антипова
сынок? А Венька - это шебутной такой с вашего двора, хулиганистый, да? Наши
его Пиратом прозвали... Да как же такой лоб утонуть-то мог?! А ну выкладывай
все! Ты ведь вчерашний, да? Ты ведь Константина Григорьевича сын?
Я киваю и пытаюсь рассказать, но не могу - меня трясет, и я с ужасом
смотрю на широкое водное пространство вокруг, ищу - не потемнеет ли где
вода, не поднимется ли ОН, чтобы довершить начатое...
- С-ск-колько в-врем-мени?
- Почти полшестого, - отвечает рыбак и глядит на меня с опасливой
тревогой. - Ну, успокойся... ну...
Но я уже не могу успокоиться. Сознание того, что прошло всего лишь чуть
больше часа, что все это случилось за такой до смешного короткий отрезок
времени, добивает меня. Я видел ужасные вещи, я лишился троих друзей, я
многое узнал и многое понял, я испугался до смерти, я стал другим человеком,
я прожил целую жизнь, я разжал пальцы... и все это за какой-то жалкий час! У
меня вырывается какой-то низкий вой, я переворачиваюсь, прижимаясь лицом к
лодочному борту. Рыбак пугается, что я сошел с ума, и пытается ободрить
меня, говоря что-то и оглаживая загрубевшей ладонью по голове.
- Ну... тихо, тихо, пацан, сейчас приедем...
- Вы не понимаете! Я не хотел его отпускать! Но он был такой тяжелый...
- ...ну, ты же здоровый мужик, ну...
- ... он был такой тяжелый...
- ... тихо, тихо... уже почти приехали...
- ... такой тяжелый...


* * *

Неделю спустя я, похудевший и осунувшийся, стою на балконе. Длинные
листья маминых амариллисов свисают далеко вперед, за стол, на котором стоят
цветочные горшки, - целая роща амариллисов, и я прячусь за этими листьями. Я
не хочу, чтобы кто-нибудь из прохожих меня видел.
Сейчас раннее утро, и с недосягаемых вершин огромных тополей, где
проживает воронья колония, несется хриплое надрывное карканье, громкое и
надоедливое. Я машинально беру влажный комочек земли из горшка, чтобы
запустить в ворон, но тут же кладу его обратно. Меня больше не тянет к
привычному утреннему ритуалу, и я не проверяю ящик с дождевыми червями, не
оцениваю свои рыболовные снасти, и уж тем более не перевешиваюсь через
перила и не заглядываю в соседские окна - Рафика там теперь нет, а его
родители смотрят на меня с ненавистью, считая, что во всем виноваты те, кто
выжили.