"Салим Баши. Пес Одиссея " - читать интересную книгу автора

распадающихся узлах любовных связей и дружб; с другой - социализация
оборачивается разрывом с некогда родной средой, социальным и культурным
изгойством. И лишь во вторую очередь автор размышляет о механизмах
гражданской войны.
Алжир, добившийся независимости в результате едва ли не самой кровавой
антиколониальной борьбы в странах Магриба, стал заложником этой волны
партизанского насилия. "Старый партизан", отец Хосина, многие годы ведет
свою войну, только теперь уже с фундаменталистами. Надо думать, и среди
фундаменталистов немало тех, кто еще в период борьбы за независимость взял в
руки оружие. В книге его так много, что даже не всякий ствол обязан
выстрелить: одно упоминание о нем сковывает руки и порабощает разум героев.
Его власть иррациональна и потому безгранична: об этом история Сейфа,
студента-полицейского.
По свидетельству автора, она основана на реальных фактах, как и весь
событийный слой романа, касающийся новейшей истории Алжира.
Баши взыскателен к себе: покинув страну, он не считает себя вправе
писать о том, что происходило там после его отъезда, называя условия своего
существования в эмиграции "благоприятными и недоступными для многих моих
друзей".
Ведь они остались в Цирте, а кому как не Салиму Баши известно, какова
хватка у этой жестокой и коварной богини.


Салим Баши
Пес Одиссея

Оливье Тодду


I

КРЕПОСТЬ, ощетинившаяся шаткими домами, острыми краями крыш, где
колышутся огромные белые, красные, голубые, алые куски ткани, то растворяясь
в небе, то вырисовываясь на фоне облаков, пестрая ветошь непокоренного,
несломленного города, строящегося и в то же время лежащего в руинах, - Цирта
сияет, господствуя над бескрайними просторами суши и моря. Под лучами
солнца, льющимися сквозь шерсть и лен, сбегают вниз багрово-красные
брусчатые террасы, исхоженные не одним поколением крикливых женщин,
легкомысленных жен, а еще тех, кого отвергли мужья, и они не знают, что ждет
их впереди, вдов, которым не дает покоя плоть, чахнущая у них между ног,
девушек, нежно проводящих рукой по юной груди, наливающейся под взглядами
самцов, уставших подплывать то к одному заду, то к другому, будто к корме
корабля, без всякой надежды взять его на абордаж, разве что в тумане их
влажных сновидений, мужчин, напоминающих галеры, - их посадка на мель
страшна до озноба, они тащатся боком, по-крабьи, засунув руки в карманы, где
пусто, как и у них в головах, по мощеным улицам Цирты, мрачные, словно
пещеры, смотрящие на океан снов - последнюю надежду рода людского,
истязающего себя своими же бичами.
Здесь еще помнят о великой чуме, занесенной испанскими пленниками, и о
тифе, носите ли которого, вши-храбрецы, во время второй великой бойни