"Лилия Батршина, Поплачь о нем, пока он живой" - читать интересную книгу автора

Бьерн тоже вынужден был подняться и поклониться девушке. Все это он
проделал с большой неохотой и неудовольствием.
Любава мгновенно определила, что здесь происходит и чем она здесь
является. Да и любая девушка бы поняла: Бьерн, похоже, был совершенно
равнодушен к элементарным приличиям и не собирался даже ради них делать вид,
хотя бы намекающий на дружелюбие. Девушка, всегда поступавшая по принципу
"как со мной, так и я", тут же сбросила маску радушия с лица, почтительно
поклонилась отцу и подошла к столу. Она больше не смотрела на Бьерна,
держала голову прямо и одновременно смотрела вниз, в пол, так что казалось,
будто глаза у нее закрыты вовсе.
- Прости, батюшка, что позамешкалась, - ровным голосом произнесла она.
И вдруг - как острые кинжалы, вонзились в глаза Бьерна ее зеленые, колючие,
вызывающие на бой глаза. Миг - и кинжалы скрылись в ножны век, длинные
ресницы почти легли на щеки, и девушка сказала: - Гостю далекому негоже на
глаза показываться как-нибудь, а краса времени требует.
По лицу Бьерна пробежала кривая усмешка, похоже, все время заменявшая
ему настоящую улыбку. Он сел на свое место и бросил спутнику несколько слов
на незнакомом гортанном языке. Тот закатил глаза и покачал головой.
И начался богатый ужин. Веселые скоморохи, шумные разговоры да обильная
пища. Князь пытался завязать разговор меж дочерью и гостем, но последний был
ужасно молчалив и неразговорчив. Он смотрел на веселье вокруг с каким-то
отчуждением, он не улыбался, не отвечал на дружеские подначки, мало ел и
вообще не пил хмельного, а Любава не поддерживала разговор, провалив затею
батюшки.
Когда ужин был окончен и все разошлись по покоям, князь пошел к дочери.
Постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Оглядел комнату, дочь и спросил:
- Ну, как тебе наши гости, Любавушка? Может, пришелся кто по сердцу?
Любава стояла спиной к отцу, упершись взглядом в закрытые ставни, убор,
обременявший ее, валялся на постели. Девушка долго не отвечала и вообще
никак не реагировала на приход отца, и тот уже собрался повторить свой
вопрос в более жестком тоне, как вдруг услышал сдавленный, как будто
случайно вылетевший наружу всхлип.
- Не пойду за него... - едва слышно, словно в забытьи, прошептала
Любава. Князь, ошарашенный, подошел ближе. Любава прижала ладони к лицу и
затрясла головой: - Не пойду, не пойду, не пойду...
- Дочка... - оторопело пробормотал князь. - Но почему же?
- А действительно: почему? - Любава резко развернулась. Потонувшие в
слезах глаза черно блестели, губы дрожали. - Действительно, почему я не могу
выйти замуж за молчаливого истукана, надменного и самоуверенного урода, для
которого я - исключительно товар? Или у меня когда-то была гордость? Или
когда-то меня мой отец учил жить по совести? Неужели это когда-то было,
батюшка?
Князь молчал, явно не ожидавший подобной реакции. Любава отвернулась,
слезы побежали по щекам, по прижатым к лицу ладоням, капали на платье.
- Мою гордость, честь мою девичью - в грязь... - прошептала она. Князь
подошел к дочке, взял за плечи. Девушка всхлипнула, прерывисто вздохнула. -
Все, ради чего я жила - ему на откуп... Разменной монетой на стол кинули,
как при игре в кости...
- Не разменной монетой, - нашел в себе силы возразить князь. - А
заслоном родины своей! Ежели нападут они на нас, не выдюжить войску нашему