"Фил Бейкер. Абсент " - читать интересную книгу автора

и разочарованием эпохи. Ему самому был глубоко присущ пессимизм: он называл
мир "обанкротившимся предприятием" (отблеск злосчастного дока), а жизнь
"пьесой, которая должна была провалиться в день премьеры". Когда друг
напомнил ему, что в мире есть еще книги, собаки и семилетние девочки, Доусон
ответил, что, в конце концов, книги нагоняют тоску, собаки умирают, а
девочки взрослеют. В довольно типичных для него стихах "Осадок" есть такие
строки:

Огонь погас, унес с собой тепло
(Таков конец всех песен на земле),
И от вина остался лишь осадок,
Полынно-горький, режущий, как боль.
Любовь, надежда, жизненные силы
Давно в краю утерянных вещей.

Джэд Адамс цитирует воспоминания однокурсника Доусона по Оксфорду,
который говорил, что его философский пессимизм во многом вызван чтением
Шопенгауэра: "Он навсегда сохранил сложившееся тогда мнение о том, что
природа и человечество большей частью отвратительны, и принимать во внимание
стоит только тех писателей, которые осторожно или дерзко открывают эту
истину". Конечно, никто никогда не считал, что у Доусона - здоровый дух в
здоровом теле. Он писал другу, когда док разорился: "Я чувствую себя как
протоплазма в эмбрионе пещерного человека. Если ты увидишь подержанный,
просторный и достаточно дешевый гроб, пожалуйста, купи его и пришли сюда".
Одной из немногих вещей, которые никогда не надоедали Доусону, был
алкоголь, особенно абсент. "Виски и пиво для дураков, абсент - для поэтов, -
говорил он. - Абсент обладает колдовской силой, он может уничтожить или
обновить прошлое, отменить или предсказать будущее". В письме к Артуру Муру
в октябре 1890 года он спрашивает:

Как твое здоровье? Абсент, который я пил с девяти вечера до семи утра в
пятницу, кажется, победил мою невралгию, хотя и с некоторым ущербом общему
здоровью. Занятно смещается душа, когда его много выпьешь! Оживленный
перекресток не можешь перейти. Как нереален для меня Лондон! Как это
чудесно!

До семи утра? Ну и режим! Не только смятение, но и занятная
нереальность переданы очень живо, как странности цилиндра у Оскара Уайльда.
В другой раз Доусон и Лайонел Джонсон поздно ночью кричали под окнами
своего друга Виктора Плара на Грейт-Рассел стрит. Свет в окне быстро потух.
Доусон написал Плару письмо с извинениями за то, что они "потревожили
полночную тишину Грейт-Рассел стрит". "Прости меня, если это было на самом
деле, а не в навеянном абсентом сне, - говорит он, - теперь я многое так
вижу". Эту нереальность ночей, проведенных с Доусоном в барах, неплохо
схватил Р. Терстон Хопкинс в своих мемуарах "Лондонский призрак" <Их можно
найти целиком в конце этой книги.>.
Тетка Доусона Этель предпочитала его более рассудительного брата
Роланда, а его самого воспринимала как персонаж из "Доктора Джекилла и
мистера Хайда". На ее взгляд, Эрнест прекрасно писал (она имела в виду
переводы, которыми он зарабатывал на жизнь), "а потом принимал эти жуткие