"Николсон Бейкер. Бельэтаж " - читать интересную книгу автора

лицо, пока я подносил пакет к носу. Вот и еще одно побочное достоинство
молочного пакета: небольшой ромбовидный носик прекрасно вмещает человеческий
нос и усиливает малейший кислый запашок; ни одно широкое круглое горлышко
откупоренной молочной бутылки не предназначено для точной диагностики.
Значит, десятки моих детских мыслей о молоке перевешивает всего одна
взрослая. И это справедливо для многих, а может, и для большинства важных
для меня предметов. Наступит ли когда-нибудь время, когда я справлюсь с
зависимостью от мыслей, возникших еще в детстве и с тех пор снабжающих меня
пищей для сравнений, аналогий и параллельных ритмов микроистории? Дойду ли я
до точки, когда у меня появится достаточно - больше, чем пятьдесят на
пятьдесят, - шансов, что мысль, неожиданно пришедшая мне в голову, не будет
очередным повторением детских размышлений? Будет ли вселенная вещей, о
которых мне напомнят, когда-нибудь преимущественно взрослой вселенной?
Надеюсь, да - и если я могу высчитать точный момент прошлого, когда
окончательно и бесповоротно повзрослел, эти простые вычисления помогут мне
определить, сколько еще лет пройдет до нового жизненного этапа - конца
правления ностальгии, начала истинной зрелости. А я, к счастью, способен
вспомнить тот самый день, когда началась моя взрослая жизнь.

Глава седьмая

Это случилось, когда мне было двадцать три года, через четыре месяца
после начала работы в бельэтаже, когда у меня имелось всего пять рубашек.
Каждую можно было надеть самое большее три раза - кроме голубой, которая
выглядела свежей даже в четвертый раз, если, конечно, три предыдущих не
пришлись на редкостно жаркие дни. В прачечную принимали не меньше трех
рубашек сразу, заказ выполняли четыре дня, поэтому часто бывало, что я,
вернувшись домой с работы, находил в большом гулком стенном шкафу всего одну
рубашку.
Утром в день начала взрослой жизни я получил три выстиранных рубашки,
плотно завернутые в коричневую оберточную бумагу. Я разрезал шпагат
(бесполезно пытаться разорвать его в такую рань, а тем более - возиться со
стремительно, но безупречно завязанным узлом) и уронил бумагу вместе с
бечевкой на пол. Мама иногда приносила домой бумажные пакеты с тонко
нарезанной вестфальской ветчиной и доверяла мне вскрывать их, и первый
момент раздевания рубашек чем-то напоминал детское разоблачение ветчины,
только еще приятнее, поскольку на этот раз передо мной предстали давние
друзья, многократно ношенные предметы одежды - почти неузнаваемые, как
новенькие, без морщин на сгибе локтя и вокруг талии, под ремнем, зато с
правильными, отчасти умышленными, острыми, как нож, складками и
перпендикулярными линиями сгибов, только подчеркивающими впечатление
отутюженности, возникшими либо под воздействием неразборчивой силы
гладильных и крахмальных автоматов (например, "гусиные лапки" на рукаве
возле манжеты), либо в результате окончательного тщательного сворачивания.
Рубашки были не просто сложены: светло-голубые бумажные ленточки туго
обнимали каждую по отдельности в сложенном состоянии, рукава заведены назад,
точно рубашки прятали некий подарок.
Я посмотрел на все три, две белых и долгоиграющую голубую, и решил
надеть ту белую, что была постарее (я носил ее четыре месяца). Целых четыре
месяца я пробыл бизнесменом! Приглядевшись, я заметил следы старения