"Эрве Базен. Смерть лошадки (Книга вторая трилогии "Семья Резо")" - читать интересную книгу автора

приводят в движение грудную клетку.
К счастью, эта деталь искупалась твердой линией подбородка и гордой
осанкой. Словом, нечто предназначенное для романов, но отнюдь не для
мелодрамы, не для флакончика с нюхательной солью.
Существует итальянская пословица, которую можно перевести примерно так:
"Хочешь заполучить Марию, сделай вид, что хочешь заполучить ее сестру". Не
зная этой пословицы, достаточно жестокой для женского тщеславия, я
применил ее на практике: и в восемнадцать лет бывают свои озарения. Мику
быстро заметила настойчивость, с какой я держался поближе к Сесиль. А я
так же быстро заметил, что она это заметила: просто по манере сновать
иголкой или, пришивая пуговицу, откусывать нитку. Но в скором времени она
догадалась, что мое ухаживание не заслуживает серьезного отношения, и
сумела дать мне это понять, неуловимо насмешливо подергивая уголком рта.
Потом эта невинная игра стала ее раздражать. Ей не нужно было соблюдать те
семейные традиции, которые имеют в своем распоряжении целую систему
могучих рычагов и все-таки охотнее прибегают к механизму мелких хитростей.
Она дала волю нервам, начиная от сердитого прищура - "Да идите вы
все!", от звонкого нетерпеливого пристукиваний каблучком до наклона
головы, как у кошки, заметившей, что "собака лакает из ее блюдца". Когда,
по мнению Мику, шутка слишком затянулась, она - прекрасная Минервочка! -
перешла в атаку. Если возле меня оставался пустой стул, она говорила в
сторону: "Занято, мсье флиртует". Невозможно было выйти с Сесиль в сад и
не услышать за спиной:
- Эй, вы там! А третий не лишний?
Мику произносила скороговоркой "эйвытам" и, завладев моей левой рукой,
влекла меня за собой на буксире, а ее сестрица-разиня тащилась по правую
мою сторону.
Как-то вечером я вызвался идти на ферму за маслом.
- Оставьте его, дети, оставьте в покое, - сказала мадам Ладур, свято
соблюдавшая нашу конвенцию.
Я запоздал. Когда я возвращался, думая о чем-то, я заметил, что у
подножия каменного распятия, стоявшего примерно на полдороге от фермы до
Кервуаяля, сидит Мику. Хотя уже темнело, она прилежно вязала и не подняла
при моем появлении головы. И тут же мой ангел-хранитель шепнул: "Я и не
знал, что ты призывал эту даму! Надвигаются сумерки, до крайности
поэтичные и, во всяком случае, уже густые! Ты вполне можешь ее не
заметить. Скорее беги с откоса, мой мальчик, и крой прямо через поля. А
если тебя окликнут..."
- Жан! - окликнула Мику.


Я не утверждаю, что этот день был тем самым днем. Но, скажите сами, кто
сумеет разубедить в этом юную чету, которая, размахивая руками,
возвращалась домой, мешкала на вершине утеса и, казалась, позировала перед
фотокамерой в роли двух отчетливо вырисовывавшихся китайских теней? Двух
глупеньких теней, до того чистых, что любой режиссер пришел бы в отчаяние;
две тени, не способные даже следовать ритуалу, обязательному на закате,
багровом, как нескончаемый поцелуй. Две тени, столь воздушные, но столь
заговорщически близкие этому закатному часу и всей земле! Архангел в
сандалиях, архангел всего на пять минут и, возможно, проклятый на всю свою