"Эрве Базен. Встань и иди" - читать интересную книгу автора

- Не надо, - запротестовала Матильда. - Писем, адресованных
мертвецам, не читают. Я всегда сжигала письма, которые приходили на имя
бабушки после ее кончины.
Не выпуская тряпки из рук, она принялась разыгрывать дуэнью из
трагедии. Выбившаяся из пучка сальная прядь моталась с одного плеча на
другое. Глубокие вздохи поднимали и опускали огромную грудь, прозванную
нами "авансценой" и разделенную на две половины ручейком серебряной шейной
цепочки. Люк в нерешительности грыз ноготь большого пальца.
- Читай же, - невозмутимо повторила я, срезая со своей картофелины
толстую и широкую спираль кожуры.
Люк выбрал компромиссное решение и, положив письмо возле меня, шепнул
Матильде в виде извинения:
- Это письмо под копирку... Вчера я получил такое же.
Тетя нахмурилась и ушла за ножом для чистки картофеля, а потом за
своим незаменимым резиновым кругом, на котором она вынуждена сидеть из-за
геморроя. Усевшись, она буркнула:
- В конце концов дело твое... Но как ты чистишь! Послушай, не срезай
так помногу! Какие у тебя стали неловкие руки!
Смерив ее взглядом, я подумала: "А ведь у очищенной картофелины цвет
ее лица. А кожура, которую срезает она, прозрачна, как кожица около ее
ногтей". Потом я распечатала конверт, и из него выпал листок желтоватой
бумаги - бланк лицея Жан-Жака Руссо. Текст, размноженный на ротаторе,
украшала подпись, сведенная к росчерку в форме кнута. Письмо было кратким:
"Дорогой мосье!
С большим опозданием возобновляя прерванную войной традицию, мы
организуем во второе воскресенье ноября вечер встречи бывших учеников
лицея. В соответствии с нашим обычаем особо приглашаются лица, окончившие
лицей десять лет тому назад, то есть выпускники тридцать восьмого года.
Воспользовавшись этой встречей, мы также возобновим работу общества дружбы
и выпуск его ежеквартального бюллетеня. Очень рассчитываем на вас, и в
ожидании..."
Коротким движением я скомкала письмо в кулаке. Моя рука нервно мяла
бумажный мячик "Жан-Жак Руссо"! То была пора, когда я, живая - вся живая,
- посещала курсы Севиньи. Пора плоских чернильниц, до краев наполненных
красновато-коричневой бурдой, черных лакированных пеналов (шедевр имитации
японских лаков), толкотни и беготни по переходам метро. Пора быстрых
решений и прекрасных иллюзий, итогом которых было признание, доверенное
тетрадке в клеенчатом переплете: "Обязательно стану летчицей".
- О чем письмо? - пробормотала Матильда, когда любопытство взяло у
нее верх над щепетильностью.
- Лицей приглашает Марселя на встречу выпускников.
- Бедняжечка!
Ну нет! Только без нытья! Поверх головы тети я обратилась к Миландру,
как в дни нашей юности:
- Ты пойдешь, Филин?
Люк пожал плечами. Я продолжала настаивать:
- Но ведь выпуск тридцать восьмого года - ваш выпуск... словом...
твой.
- Да, - согласился он. - Ну и что из этого? Хотя, понимаешь, вечером
после устного экзамена по философии мы дали друг другу что-то вроде