"Эрве Базен. И огонь пожирает огонь" - читать интересную книгу автора

древе, последним отростком которого является розовощекое существо с голубыми
глазами и светлыми ресницами, скоро появится седьмая ветвь. Но тут Сельме
приходится склониться к аппарату и крикнуть в трубку:
- Ничего не могу поделать! Связи нет.
Сельма больше не улыбается. Она встает из-за письменного стола и
подходит к окну, по обе стороны которого, как свидетельство скандинавской
любви к вечнозеленым растениям, стоят два фикуса с длинными узкими листьями.
Да, заваруха что надо! Сколько же их? Эрик, военный атташе, которого,
конечно, вовсе не радуют всякие реплики насчет того, как используется "его"
техника, все утро не спускал глаз с неба, уверяя каждого встречного и
поперечного, что все истребители - американского производства, - так вот
Эрик говорит, что их скопилось уже около двухсот, гостиные битком набиты,
точно во время приема 14 июля. Сельма сама убедилась в этом, когда
спустилась вниз перекусить; в большинстве своем это были мужчины, и стоило
на них взглянуть, как становилось ясно, чем они занимались и к какой
принадлежали партии; имена многих значились в списках, которые хунта
зачитывала по радио, требуя, чтобы эти люди явились в ближайший комиссариат
полиции. Но Сельма заметила среди них две-три семьи в полном составе,
включая грудного ребенка: его мать, дочь министра, в спешке не захватила ни
пеленок, ни соски, и теперь никто не мог успокоить младенца, ибо в
посольстве не было того сорта порошкового молока, к которому он привык.
Сколько же их будет вечером? Каждую минуту прибывают все новые и новые
кандидаты на право убежища; едва переступив порог, они попадают в объятия
своих, и теперь их уже столько, что приходится направлять их в сад, где они
располагаются на траве, инстинктивно группируясь вокруг своих лидеров.
- Сельма! - кричит кто-то с лестницы.
Но Сельма не отвечает. Положив руку на живот, начинающий выступать под
свободным платьем, она слышит лишь хрип девочки, которая внезапно упала
прямо на клумбу и забилась в припадке эпилепсии. Сельме и самой точно не
хватает воздуха среди этой шумной, говорливой толпы; перебивая друг друга на
своем певучем языке, столь не похожем на классический испанский, оставшийся
у нее в памяти со времен лицея, они взвешивают свои шансы или ругаются на
чем свет стоит. У Сельмы такое ощущение, будто она слишком туго затянула
бандаж, хотя его на ней вовсе нет. Она устремляет взгляд вдаль. Туда, где за
посольским садом утопает в зелени городской парк, настоящий ботанический
рай; там важно расхаживает по дорожкам старик сторож в соломенно-желтой
униформе, там струи большого фонтана непрерывно освежают воду, чтоб не
подохли золотые рыбки, и пенящийся каскад падает в искусственную реку,
вьющуюся вдоль газонов, которые тщательно выстригает механическая косилка,
волоча за собою набитый травой мешок.
- Да, скажу я тебе, дорогая, мы с тобой умеем выбрать уютное местечко!
Всякие головорезы летят на нас, как на приманку! Последний раз это было в
Греции.
Сельма наконец оборачивается. В дверном проеме - косяки, кажется,
сейчас треснут, распертые его могучей фигурой, - расправив широченные плечи,
на которые не лезет ни один готовый костюм, стоит Оливье, ее супруг-великан,
и откуда он только взялся в этой их ничем не примечательной семье?! Все
такой же внушительный, но далеко не такой добродушный, как обычно, Оливье
ворчит, тряся взлохмаченной шевелюрой, столь же черной, как и густая
поросль, торчащая из расстегнутого ворота рубашки: