"Эрве Базен. И огонь пожирает огонь" - читать интересную книгу автора

с ним на надувном матрасе, до которого можно дотянуться рукой, -
соблазнительная и недоступная. Конечно же, не следовало ему при ней нажимать
на кнопку автоматической лестницы. Следовало пойти за нею...
Следовало бы. Но он не посмел. Он прекрасно понимает, откуда у него эта
скованность: чего ждать от сироты, прожившего сначала в четырех стенах прию-
та, потом в армии, потом в педагогическом институте, потом в окружении
учеников, товарищей, коллег; чего ждать от тридцатисемилетнего мужчины, все
отношения которого со слабым полом ограничиваются жалкими воспоминаниями о
минутах, проведенных в гостиничных номерах. А понятие "девушка" для него и
вовсе незнакомо. Даже самый просвещенный человек может быть профаном в таких
делах.
Мануэль встает и прижимается бровью к наблюдательному глазку. Ночь
своей сероватой чернотой, усеянной мелкими светлыми пятнышками, походит на
старую копировальную бумагу. Сверкают лишь самые крупные звезды, на юге
огнем полыхает Канопус. Под ним - едва заметная красноватая точка, у которой
наверняка нет названия на карте неба и которую Мария нарекла в честь своей
покойной матери - Эннис.
"Она глядит на вас!" - сказала Мария как-то вечером.
Сюсюканье? На первый взгляд, да. Поначалу это его раздражало. Потом он
изменил свое мнение. Теперь ему даже необходимо слышать от нее подобные
вещи. Теперь он мог бы ответить "да" на вопрос, который задала ему Мария при
выходе из больницы:
"Вы способны забыть о сенаторе? Для меня это важно".
В тот день на ней было серое платье с темно-красным поясом, воротником
и манжетами. Опираясь на две палки, она толчками двигала перед собой
толстую, закованную в гипс ногу, испещренную синими, черными, зелеными или
красными надписями, - это ее друзья поставили на гипсе свои имена.
"Да, я рыжая, - объявила она, заметив, что Мануэль смотрит на ее
волосы, - потому что мама у меня была ирландка! Этим объясняется и все
остальное..."
Ни отец, ни мачеха не приехали взять ее из больницы, и этим тоже
кое-что объяснялось. Зато Мануэль был рядом, сознательно пропуская ради нее
заседания сената и уже понимая, что на сей раз речь идет не о легкой
интрижке; да и Мария тоже прекрасно это понимала - недаром пятью минутами
позже, сидя в той самой машине, колесо которой проехало по ее ноге и которая
сейчас везла ее домой, она звонким голосом, появляющимся у нее всегда в
минуты волнения, признается:
"Вы должны отдавать себе отчет в том, что с нами происходит, Мануэль:
ведь у нас нет ничего общего, кроме желания быть вместе".
Ничего общего? Это еще неизвестно. Обездоленная юность, жажда реванша,
тяга к партнеру, уважение к его способностям в сочетании с некоторым
презрением к его интересам - такое сродство не сбросишь со счетов. Схожесть
характера, схожесть устройства - так стыкуются и люди, и вагоны, независимо
от того, что они в себе содержат; важно лишь, каким силам подчиняется их
страсть, их движение.
Да, _движение_ - именно ему они оба пытались поначалу сопротивляться.
Прямота Марии почти граничила с дерзостью. Имея возможность более свободно
распоряжаться своим временем, она не баловала Мануэля частыми свиданиями. Но
и не отталкивала его совсем. Когда же они встречались, неизменно была с ним
весела, улыбчива, но безжалостна.