"Эрве Базен. И огонь пожирает огонь" - читать интересную книгу автора

она отвечала бесцветным, дежурным тоном, что нет, это не мадам Легарно:
мадам уехала на несколько дней за город, и это не Фиделия: она больна, а это
Мария, которая заменяет Фиделию и, как человек новый, ничего больше не может
сказать.
Мария не лжет. Куда девались Легарно? Сколько времени их не будет?
Полнейшая тайна. Да и вообще, могут ли они вернуться? А если не вернутся,
чего стоит это убежище? Тут уж никакой тайны нет. Приключению придет конец.
Правда, Мануэль и Мария уже смирились с худшим. Ведь спасение от зла - в его
переизбытке, а тогда, если ты жив, это уже чудо. Но что с Мануэлем? Он даже
повеселел и, надо сказать, изрядно фальшивя, что-то напевает себе под нос,
пересматривая свои записки. А что с Марией? Она даже хихикнула, когда на
экране телевизора, в который уже раз, появились лица, знакомые миллионам
молчащих друзей, но также и тысячам потенциальных предателей, и комментатор
зачитал список в двадцать человек, лишенных гражданства, и одиннадцать,
объявленных вне закона. Когда же комментатор добавил, что вознаграждение
утроено, Мария не слишком удачно сострила:
- Маловато! Вот если б вы подняли цену до миллиарда...
Чуть позже она затянула на следующее деление ремень Мануэля, объяснив
ему, что Сельма ходит за покупками в субботу утром, а поскольку, как
известно, на этот раз она за ними не ходила, на никелированных полках
холодильника больше ничего не осталось. Потом, разрумянившись от радости,
она пустилась в пляс у буфета: оказывается, все не так уж плохо - есть еще
молоко в порошке, сахар и мука, и они могут поесть галет с оливками и
анчоусами, поскольку на полочке под баром стоит всякая всячина, какую подают
к аперитивам.
Странный день. Видимо, в сознании Марии, а возможно, и Мануэля что-то
произошло - с того часа, как три чудовища, издевавшиеся над своей жертвой,
напомнили им, сидевшим наверху, что счастье надо хватать, пока оно рядом.
Правда, Марию время от времени все же захлестывали угрызения совести.
- Мы вот тут шутим, а в эту минуту бедняжка Фиделия...
И она опускала ресницы, тихонько вздрагивала. Но, в сущности, это была
другая, настоящая Мария, которая вдруг раскрылась перед Мануэлем, точно
сбросив с себя покров - так когда-то в пасхальную ночь викарии стягивали
покрывало с выплывавших из церкви статуй святых. Словно оправившись после
тяжелой болезни, оживленная, юная, с сияющими глазами, она что-то лопотала,
загадывала ему загадки, шарады, придумывала всевозможные игры.
- Прорицательница предсказала Цицерону, что он умрет в сорок третьем
году до рождества Христова? Могло быть такое, Мануэль?
- Ей-богу, по-моему, дата верная... - попался он на крючок.
- Дата-то верная, - сказала Мария. - Но вы полагаете, что
прорицательница за сорок три года до рождества Христова могла вести отсчет
от эпохи христианства?
И так далее и тому подобное... Она задавала Мануэлю десятки подобных
вопросов, пока готовила обещанные галеты, засовывала их в духовку, потом
подавала с пылу с жару на стол, и, надо признать, они оказались вполне
съедобными. Взметывая юбкой, Мария порхала по комнате. Она появлялась то
перед Мануэлем, то позади него, закрывала ему руками глаза, спрашивала:
- Кто это?
И Мануэль, обернувшись, обнаруживал на спинке стула большую марионетку
Вика, которая смотрела на него черными блестящими глазами, сделанными из