"Эрве Базен. И огонь пожирает огонь" - читать интересную книгу автора

в голубой конверт с выведенными на нем тремя словами, характеризующими
идеальную жертву аварии: _хладнокровие, вежливость, искренность_.
- У нас еще есть пять дней, - сказал он, - но лучше, не теряя времени,
сделать все необходимое.
Хочет замять дело? Не похоже.
- И лучше сделать вид, будто меня подвели тормоза, - добавил он, -
тогда всю выплату по страховке я возьму на себя.

* * *

Неужели всю сумму? Он, правда, не подумал о том, чем еще это ему
грозит. А ей уже трудно глядеть без смущения на этого человека столь
высокого положения, который, забыв о своем ранге, исполненный внимания к
ничего не значащей девчонке, вынимает одну за другой булавки из прозрачной
бумаги, стягивавшей букет, находит вазу, ставит цветы, укалывает палец,
высасывает капельку крови и достает наконец ручку, чтобы заполнить бланк.
Фамилия? Имя? Возраст? Профессия? Адрес? Одним выстрелом он убивает двух
зайцев - остается только записывать; под тем же соусом он сообщает в обмен
свои данные: вскользь перечисляет свои титулы, подчеркивает мимоходом, что
ему тридцать семь лет, что он холостяк, и едва заметно улыбается - надо же
так быстро получить желаемое.
- Ну вот, теперь подпишем. Каждому - по экземпляру, и свой я отошлю
компании.
- А я свой сохраню из-за автографа! - сказала Мария, глядя ему в глаза.
Но тщетно: он либо очень скромен, либо слишком привык к славе, чтобы
реагировать на такие вещи.
Он отвернулся, продемонстрировав Марии пучок торчащих из уха волос. И
вдруг пробормотал:
- Простите, Мария, но я должен вам сказать, что вчера вечером вы меня
сильно напугали. Мои родители - они были простыми сельскими учителями -
погибли тридцать лет назад в автомобильной катастрофе. Меня вытащили из-под
груды железа, под которой они были погребены. Так что, понимаете...
Он сидел нахохлясь на стуле возле крашеной белой кровати, с которой
свисала закованная в гипс нога Марии - из гипса с отороченными ватой краями
торчали лишь пять розовых пальцев, - и вдыхал душный запах эфира, плававший
в этой чересчур светлой комнате, созданной для того, чтобы служить рамкой
для самых страшных увечий. Одинокий ребенок, теперь одинокий мужчина, он
вдруг почувствовал, что устал постоянно брать у жизни реванш, и все же
оратор сидел в нем так глубоко, что, когда он заговорил снова, это звучало
так, точно он произносил речь.
Я хочу, чтобы вы поняли: это и определило всю мою дальнейшую жизнь.
Четырнадцать лет приюта, куда еще не всякий может попасть в нашей стране,
которая всегда была мачехой для народа, оставляют в человеке свой след. Я
слишком хорошо знаю цену благотворительности и потому предпочитаю
справедливость.
К счастью, что-то привлекло его внимание, и, вытянув указательный палец
с квадратным неровным ногтем сразу видно руку бывшего рабочего, - он
спросил:
- Нога болит?
- Нет, - ответила Мария.