"Эрве Базен. И огонь пожирает огонь" - читать интересную книгу автора

что попал в безвыходное положение, а еще больше страдал от невыносимого
diminutio capias {Снижение ранга (лат.).}. Он стал никем. Просто беглецом
без каких-либо средств к существованию, без дома, без профессии. Просто
тридцатисемилетним мужчиной без всякого общественного положения, которое
могло бы перечеркнуть разницу в возрасте между ним и двадцатидвухлетней
девушкой; к тому же он теперь мог предложить ей лишь изгнание, нужду и
прозябание. Сожаления такого рода обычно делают человека агрессивным, и у
мужчин это обычно находит выход в виде язвительных сетований на вселенское
зло. Мария знала, что Мануэль глубоко ранен, как и она сама, и что он не
сумеет врачевать ее, как она врачует его. А то, что у него миллион
недостатков, что, несмотря на запрет, он продолжает курить, что он храпит,
что любит поесть, что свистит, когда думает, - это все не имеет значения:
мелкие недостатки делали его лишь обыкновенным, земным человеком.
Труднее всего было ей выносить отсутствие у него чувства юмора - тут
сказывалось доктринерство бывшего учителя, назидательность трибуна,
привыкшего выступать перед публикой, а теперь лишенного ее. При всей разнице
их верований Мария уважала его взгляды - это была вера щедрая, не
требовавшая ничего взамен, вера, мучеником которой он в любой момент мог
стать. Он умел долго и интересно говорить, потом так же долго быть
нестерпимо скучным, особенно когда начинал сыпать лозунгами, проверяя их на
ней, - говоря, скорее чтобы слышать свой голос, нежели чтобы быть
по-настоящему понятым. Он без устали смаковал свою неудачу, углублялся в
самоанализ, копался в прошлом.
- Видите ли, Мария, мы ведь были в меньшинстве, и мы должны были
предвидеть, что ваши друзья... То есть, я хочу сказать, мы должны были
предвидеть, что христианские демократы примкнут к другому лагерю. Если бы
начать все сначала, я бы уже не ратовал за то, чтобы, взяв власть в свои
руки, переделывать общество, оставаясь полностью в рамках закона, ведь
господа военные об этом не больно-то пекутся.
Дальше этого он обычно не шел, молча перемалывал в мозгу последствия
таких действий. Потом новая тирада, без видимой связи с предыдущей, - просто
мысль, высказанная вслух, порожденная мыслями внутренними.
- Словом, Мария, мы сейчас - страна, оккупированная собственной армией.
Какой урок! Когда солдаты выступают не как защитники границ, а как защитники
привилегий меньшинства, всеобщее восстание становится святым делом...
Правда, случалось, он спохватывался и шептал: "Я делаю вам больно". Но
тут же начинал разглагольствовать вновь. Чтобы вернуть его на землю, Мария
должна была ласково посмотреть на него. Он быстро попадал в сети ее
нежности, и на его внезапно молодевшем лице появлялась загадочная улыбка,
возрождавшая красавца брюнета, чье лицо никогда не отличалось напыщенностью
и самодовольством, какие появляются на лицах общественных деятелей, стоит им
получить важный государственный пост.

* * *

И снова наступал вечер, прерывая одиночество, которое было обоим
немного в тягость. Мария, как и Мануэль, с нетерпением ждала условного
сигнала, несущего освобождение, ибо нет любви, которая не нуждалась бы в
передышке. Этот краткий час между супом и десертом Оливье - поскольку
посольство получало достоверную информацию - использовал обычно на то, чтобы