"Сэмюэл Беккет. Мэлон умирает" - читать интересную книгу автора

воздуху, она меня не настигает, то отстает, то опережает. Хор смешанный, или
я глубоко заблуждаюсь. Возможно, в нем есть и дети. У меня нелепое чувство,
что хором дирижирует женщина. Давно уже хор поет одну и ту же песню.
Вероятно, репетирует. Это утверждение относится к далекому прошлому, только
что хор в последний раз исторг победоносный выкрик, заканчивающий песню.
Быть может, сейчас пасхальная неделя? Так-так, времена года возвращаются. А
если сейчас пасхальная неделя, то почему песня, которую я слышал и которая,
признаться честно, еще не совсем отзвенела во мне, почему эта песня не может
быть исполнена во славу того, кто первый восстал из мертвых, того, кто спас
меня за двадцать веков вперед? Я сказал "первый"? Последний выкрик придает
этой мысли особую красочность.
Боюсь, что я снова уснул. Тщетно шарю по постели. Тетради нет. Но
пальцы все еще держат карандаш. Надо дождаться прихода дня. Один Бог знает,
что я буду делать до тех пор.
Только что я записал: Боюсь, что я снова уснул и т. д. Надеюсь, это не
слишком большое искажение правды. Прежде чем покинуть себя, добавлю
несколько строк. Я покидаю себя сейчас с меньшим рвением, чем, например,
неделю назад. Ибо все это тянется уже около недели, то есть прошла неделя с
той минуты, как я произнес: Скоро, вопреки всему, я умру наконец совсем и т.
д. Снова неправда. Я этого не произносил, могу поклясться, я это написал.
Последняя фраза кажется мне знакомой; внезапно мне показалось, что я ее уже
писал, раньше, по другому поводу, или произносил, слово в слово. Да, скоро,
вопреки всему и т. д., именно так я написал, когда осознал, что не помню
того, что я сказал вначале, когда начал говорить, и, следовательно,
впоследствии план, который у меня сложился, наконец, жить и давать жить,
начать играть и умереть заживо, разделил участь всех прочих моих планов. Мне
кажется, рассвет не слишком медлил с приходом, как я того боялся, мне
действительно так кажется. Но я ничего не боялся, я ничего уже не боюсь.
Поистине, разгар лета не за горами. Повернувшись к окну, я увидел наконец,
как дрожит стекло перед лицом призрачного восхода. Стекло это необычное -
оно открывает мне закат, открывает восход. Тетрадь свалилась на пол. Я
потратил немало времени, прежде чем нашел ее. Она лежала под кроватью. Как
это могло случиться? Я потратил немало времени, чтобы поднять ее. Пришлось
загарпунить. Я не проткнул ее насквозь, но все же заметно повредил. Тетрадь
у меня толстая. Надеюсь, она меня переживет. Отныне буду писать на обеих
сторонах листа. Откуда она у меня? Не знаю. Я нашел ее, именно так, в тот
самый день, когда она мне понадобилась. Зная прекрасно, что тетради у меня
нет, я рылся в своем имуществе, надеясь все же тетрадь найти. Я не был
огорчен, не был удивлен. Если завтра мне понадобится старое любовное письмо,
я прибегну к такому же способу. Она разлинована в клеточку. Первые страницы
покрыты арабскими цифрами и другими обозначениями и чертежами, кое-где
встречаются отрывочные записи. Я придерживаюсь мнения, что это расчеты. Они,
похоже, внезапно оборвались, во всяком случае, преждевременно. Словно
разочаровавшись. Возможно, это что-то из астрономии или астрологии. Я не
всматривался. Я провел черту, нет, черты я не проводил, и написал: Скоро,
вопреки всему, я умру наконец совсем и что там еще дальше, даже не
перебравшись на другую страницу, которая так и осталась чистой. С этим все
ясно. Теперь мне не потребуется распространяться об этой тетради, когда дело
дойдет до описи, а просто объявить: Предмет номер такой-то, тетрадь, и
добавить, возможно о цвете обложки. Но за оставшееся время я могу еще