"Юнас Бенгтсон. Письма Амины " - читать интересную книгу автора

нужно. Я думаю, мы с сестрой научились читать, потому что не хотели
готовить. Сестра чуть получше ориентируется в готовке, думаю, у нее больше к
этому способностей. Я могу приготовить, может, два съедобных блюда. Папа
всегда над этим смеется, говорит, хорошо, что его дочки красавицы, иначе им
никогда бы не выйти замуж. Мы попробовали приготовить одно блюдо, называется
"имам-баялды". Это значит "имам падает в обморок", мама говорит, оно так
называется, потому что потрясающе вкусное. Когда мы подали его на стол, в
обморок никто, по крайней мере, не упал. Папа выпил два полных стакана воды,
однако не сказал, что еда пересолена.
На следующий день он присоединился к нам на кухне. Он тоже не умеет
готовить, но много раз видел, как это делает мама, и знает, каковы разные
блюда на вкус. По-моему, он от души забавляется: мама всегда выгоняет его из
кухни, если он вмешивается. И вот мы втроем пытаемся сотворить нечто,
похожее на мамину стряпню.

Я перечитывал это письмо много раз, и картины в моей голове по-прежнему
четки. Я стою с ней на кухне. Рядом кастрюли, пузырится соус, я чувствую
запах томата и лука, стою возле Амины, у нее потный лоб, она заправляет
прядку волос за ухо. Амина с сестрой дурачатся, пролетает брошенный черенок
от перца, но ни в кого не попадает, они смеются, и я смеюсь с ними вместе.

Мы принесли на кухню музыкальный центр, включили на полную мощность и
готовим. И конечно, деремся из-за того, что будем слушать. Сестра хочет
поставить Таркана, или Миркелама, или Сертаб Эренер, а я хочу Фуата Сака. И
мы кричим друг на друга и смеемся, и она говорит, что Сака ужасен, что она
не в состоянии вынести его чудовищного черноморского диалекта и что если я
хочу слушать этот старый хлам, то пусть я и готовлю.
Когда папа помогает нам на кухне, командую я. И не потому, что я
подлиза, папа сам говорит, что слышать не может Таркана. Что когда он был
молодым, у них было слово для мужнин, которые красятся, и при нас он этого
произнести не может. Да, я понимаю, что имена тебе ничего не говорят, Янус,
но Сака пишет необычную мушку. Он использует народные инструменты, и мне это
нравится.

Я читаю отрывки из других писем. Не знаю, что я ищу, но продолжаю
искать.
Через несколько часов у меня разболелась голова, мозг полон обрывками
предложений. Я отвык думать.
В морозилке нахожу дорогущий полуфабрикат - тальятелли с лососем и
сливочным соусом, подогреваю в микроволновке.
Затем возвращаюсь к письмам. Еще через пару часов я собираю их с
кровати, принимаю снотворное и ложусь. Даже со снотворным мне трудно уснуть.
Издалека доносится слабый шум машин, а так здесь, на последнем этаже, очень
тихо. Никаких хлопающих дверей или разговаривающих в коридоре перед дверью
санитаров. Никто не кричит, не привязывают новых пациентов. Здесь слишком
тихо. Я думаю об Амине, как же она теперь выглядит, я виделся с ней много
лет назад. Я думаю о больнице и о людях, с которыми простился.
Томас плакал, когда услышал, что меня, возможно, выпишут.
Он, наверное, лучший мой друг в больнице, во всяком случае, у меня с
ним больше всего общего. Мы одного возраста, а другие пациенты в основном