"Александр Бек. Новое назначение" - читать интересную книгу автора

среди дня.
И все же многие вечера оставались пустыми. В своей необжитой, словно
временное гостиничное обиталище, квартире Онисимов отыскивал уже
прочитанные московские газеты, (они прибывали сюда на третий день),
шелестел листами "Правды", еще и еще вчитывался даже в мелкие заметки,
чего-то искал меж строк, уносился мыслями в Москву.
Иногда он звонил Макееву.
- Приходи. Сыграем в шахматы.
Еще в мальчишескую пору Онисимов потянулся к шахматам, обнаружил
способности и, быть может, одаренность в этих сражениях на шестидесяти
четырех клетках. Но и тогда для игры у него почти никогда не было времени,
а далее и подавно. Пожалуй, лишь в вагоне, выезжая с группой помощников на
восточные или южные заводы, он мог предаться любимому развлечению и
два-три часа, покуривая, проводил за доской. Остро нападал, цепко
защищался. Бывал глубоко уязвлен, если доводилось проигрывать. Втайне
из-за этого злился и, хотя старался подавить досаду, становился угрюмым,
мог негаданно вспылить Макеев был его давним партнером.
В чинной просторной гостиной под люстрой, льющей холодный яркий свет,
они расставляли на шахматном столике фигуры. Обычно отличающийся быстрой
реакцией, отнюдь и в шахматах не тугодум, Онисимов среди партии вдруг
задумывался. Макеев незаметно взглядывал на Александра Леонтьевича. Тот
размышлял явно не над ходом: куда-то смотрел мимо стола. Потом
спохватывался, продолжал игру, но без вкуса, без агрессии, которая и за
шахматной доской была свойственна ему. Встревоженный вялостью Александра
Леонтьевича, преданный ему советник развивал азартную атаку, угрожал и,
наконец, с облегчением видел, что Онисимов обретает себя, ищет защиту,
наносит жестокий ответный удар.
Но снова выпадали минуты, когда Александр Леонтьевич словно бы
отсутствовал. В Москве Макеев не видывал Онисимова таким поникшим,
погасшим. Но болен ли шеф?
Однако спрашивать об этом не полагалось. Онисимов недовольно отстранял
всякие вопросы о самочувствии, о здоровье. Порой за шахматами он
заговаривал про московские дела, про Комитет, оживлялся, вспоминал, как
дрался с Госпланом за капиталовложения для развертывания рудных баз. Или,
будто с кем-то споря, доказывал экономическую целесообразность сооружения
металлургического комбината на Шексне. Макееву чудилось, что бывший
министр, бывший председатель Комитета здесь, на далекой чужбине,
опровергает чьи-то обвинения, стремится оправдать себя хотя бы перед ним,
партнером в шахматах, скромным подчиненным. Случалось, Александр
Леонтьевич начинал вслух размышлять о готовящейся, еще не совершившейся
перестройке управления промышленностью и, будто опять от кого-то
защищаясь, отстаивал необходимость осторожности, но быстро осекался,
пускал в ход тормоза, оставлял свое мнение при себе.
И снова погаснув, замкнувшись, возвращался к игре, доводил партию до
конца. Прежнего удовольствия шахматы ему уже не доставляли. Даже победа -
а деликатного Макеева он и теперь частенько побеждал - не радовала его.
- Александр Леонтьевич, час еще не поздний. Сыграем вторую?
- Хватит. Спасибо. Пойду лягу, посплю.
И Онисимов ложился в свою одинокую постель. Ложился необычайно рано, в
десять, в одиннадцать часов и, привыкший годами и десятилетиями гасить в