"Фрэнсис Бэкон. Великое восстановление наук. Разделение наук" - читать интересную книгу автора

делает Юпитеру и остальным языческим богам: удивляясь, почему, родив столько
детей, они ни одного из них не родили в его время, он с насмешкой
спрашивает, может быть, им уже по Семьдесят лет или, может быть, они связаны
Паппиевым законом, запрещающим браки стариков?[5][9] Так,
очевидно, и люди боятся, не стало ли время бесплодным и неспособным к
рождению потомства. Мало того, легкомыслие и непостоянство людей лучше всего
видны из того, что они, пока какой-то факт не окажется совершившимся,
удивляются тому, что это вообще возможно; когда же это все-таки произойдет,
снова удивляются тому, как этого не произошло раньше. Так, поход Александра
в Азию сначала считался колоссальным и невероятно трудным предприятием,
позднее же Ливию этот поход казался столь нетрудным, что он говорил об
Александре: "Он всего лишь осмелился пренебречь пустыми
слухами"[60]. То же самое выпало на долю Колумба в связи с его
плаванием на Запад. В науке же такие вещи случаются значительно чаще, как
это можно видеть на примере многих положений Эвклида, которые до того, как
они доказаны, кажутся удивительными, и с ними не так легко соглашаются,
после же доказательства разум путем некоего обратного действия (ретроакции,
как говорят юристы) воспринимает их как уже очевидные и познанные.
Еще одно заблуждение, родственное вышеупомянутому, -- это ошибка тех,
кто считает, что из всех древних учений и течений, если бы их восстановили и
сопоставили, всегда сохраняется наилучшее преимущественно перед остальными.
Поэтому они воображают, что если кто-нибудь заново начнет исследование и
изучение, то он не может не прийти к какому-нибудь из отвергнутых, а затем
утерянных и забытых мнений, как будто толпа или даже ученые, стремящиеся
угодить толпе, одобряют и принимают в первую очередь не то, что более
доступно и легко, а то, что основательно и имеет глубокие корпи. Ведь время
подобно реке, которая приносит к нам все легковесное и пустое, плотное же и
имеющее все поглощает своими волнами.
Еще одно заблуждение, отличное от предыдущих, -- это преждевременное и
самонадеянное превращение тех или иных учений в научные руководства и
методы. Такая поспешность по большей части приносит очень мало пользы науке
или оказывается совершенно бесполезной для нее. Действительно, ведь точно
так же как юноши, когда их тело окончательно сформировалось, уже больше
почти не растут, так и наука, пока она существует в афоризмах и наблюдениях,
может расти и развиваться, но, как только она оказывается
систематизированной и подчиненной определенному методу, она, вероятно, может
принимать более изящный и ясный вид или же использоваться для практических
нужд людей, но уже не может больше развиваться и расти.
Заблуждение, следующее за тем, которое мы только что отметили, состоит
в том, что сразу же после распределения отдельных наук и искусств по их
классам большинство отказывается от обобщающего познания всей природы и от
первой философии, а это наносит величайший вред развитию науки. Вперед можно
смотреть с башен или других возвышенных мест, и невозможно исследовать более
отдаленные и скрытые области какой-нибудь науки, стоя на плоской почве той
же самой науки и не поднявшись как бы на смотровую башню более высокой
науки.
Следующее заблуждение вытекает из чрезмерного почтения и чуть ли не
преклонения перед человеческим интеллектом, заставившего людей отойти от
изучения природы и научного опыта и витать лишь в тумане собственных
размышлений и фантазий. И Гераклит правильно упрекнул этих знакомых всем