"Фрэнсис Бэкон. Великое восстановление наук. Разделение наук" - читать интересную книгу автора

всеобщем благе, все измеряют собственными интересами, считая себя центром
мира, как будто все линии должны сходиться к ним самим и их судьбам, и вовсе
не заботятся о корабле государства, даже если его застигла буря, лишь бы им
самим удалось спастись на лодке собственного преуспевания и выгоды.
Наоборот, тот, кому известны значение обязанностей и границы себялюбия,
будет исполнять свои обязанности, свой долг и не покинет своего поста, хотя
бы это и грозило его жизни. Ну а если ученым иной раз удается остаться
невредимыми во время смут и переворотов в государстве, то это нужно отнести
не на счет всяческих их ухищрений и изворотливости, а на счет того уважения,
которое честность вызывает даже у врагов. Впрочем, что касается твердости
веры и уважения к соблюдению долга, которые воспитывает в ученых
образование, то, как бы порой судьба ни бичевала их и как бы их ни осуждали
на основании своих неразумных принципов политические деятели, они тем не
менее вызывают явное одобрение, так что здесь нет никакой необходимости в
подробной защитительной речи.
Другой недостаток, свойственный ученым, который, пожалуй, легче
извинить, чем отрицать, состоит в том, что они, как правило, с трудом
приспосабливаются и сходятся с теми людьми, с которыми им приходится иметь
дело или жить. Этот недостаток возникает по двум причинам. Первая причина --
сама возвышенность их духа, из-за которой им очень трудно снизойти до
отдельного человека (даже заметить его). Ведь это слова любящего, а не
мудреца: "Каждый из нас друг для друга достаточно интересное
зрелище"[40]. Но я все же не отрицаю, что тот, кто не может
одинаково хорошо сужать или расширять свои духовные интересы, подобно тому
как можно сужать или расширять зрачок глаза, лишен весьма важной
способности, необходимой для практической жизни. Вторая же причина -- это их
честность и простота, что, однако, доказывает в них не столько недостаток
способности суждения, сколько избирательность этой способности. Ведь
истинные и правомерные пределы внимания к другому человеку не простираются
дальше, чем это необходимо для того, чтобы познать его характер, с тем,
чтобы можно было обращаться с ним, не оскорбляя этим обращением, помогать
ему советом, если нужно, и в то же время во всем обезопасить самих себя; но
копаться в чужих переживаниях для того, чтобы потом оказывать на человека
давление и заставлять его подчиняться чужой воле, -- это свойственно людям
не очень-то честным, но, напротив, хитрым и двоедушным; и если в дружеских
отношениях это позорно, то по отношению к правителям это означало бы также и
нарушение долга. Действительно, восточный обычай, по которому считается
недопустимым смотреть на царей, хотя внешне и представляется варварским,
однако по существу своему очень верен: ведь не подобает подданным с
любопытством пытаться проникнуть в мысли своих правителей, которые следуют
неисповедимым заповедям Священного писания.
Остается еще один недостаток, весьма часто приписываемый ученым людям,
и им я закончу рассмотрение этого вопроса. Речь идет о том, что ученые не
всегда заботятся о соблюдении приличий в вещах, по существу незначительных и
внешних (выражение лица, жесты, походка, манера разговаривать и т. п.). А на
основании этих мелких и несущественных недостатков невежественные люди
делают заключение о всей деятельности ученых, затрагивающей вещи гораздо
более важные и серьезные. Но подобного рода суждение глубоко ошибочно. Более
того, таким людям полезно напомнить относящиеся к ним слова Фемистокла,
который, когда его попросили сыграть на лире и спеть что-нибудь, ответил