"Генрих Белль. Самовольная отлучка (Авт.сб. "Самовольная отлучка")" - читать интересную книгу автора

родителям; папина телеграмма: "Мать скончалась", которой я был обязан
временным освобождением от моего идейно-казарменного сообщества, вполне
могла оказаться блефом - ради меня мама была способна даже притвориться
мертвой), или же доехать до Перленграбена, чтобы сперва посетить
Бехтольдов. Оставим этот вопрос без ответа, пока трамвай не доберется до
Мальцмюле, а сами вернемся на ассенизационные нивы, где я познакомился с
Энгельбертом Бехтольдом, который в дальнейшем будет именоваться, как и все
кельнские Энгельберты, просто Энгелем, то есть Ангелом. Так его звали
дома, в казарме, так его звал я, таковым он был даже по внешнему виду.
Во исполнение заветной мечты моего начальника "сделать из меня
человека", того самого начальника, которого я ткнул во время учения
саперной лопатой в подколенную впадину (и притом ткнул не намеренно, в чем
меня упрекают некоторые мои друзья, а... и это мое признание приведет их
всех в ужас... а исключительно повинуясь воле провидения), так вот, во
исполнение заветной мечты моего начальника меня во мгновение ока укатали в
те райские кущи, где Ангел - в нашей части личность почти легендарная -
уже три месяца, не разгибая спины и с несгибаемой волей, выполнял самую
разнообразную черную работу: ежедневно чистил громадную выгребную яму, не
имевшую стока для нечистот (от цифровых данных я избавляю и себя и
читателя), наливал помои в корыта для свиней, чистил и топил печи наших
предводителей, наполнял ихние ведра углем, устранял следы их пиршеств
(главным образом, блевотину, состоявшую из смеси пива и ликера с
винегретом) и без конца перебирал наши почти неисчерпаемые картофельные
запасы в погребе - выбрасывал гнилую картошку, чтобы гниль не
распространялась дальше.
Стоило мне очутиться рядом с Ангелом, как я понял, что не моя воля и уж
тем более не какая-то дурацкая "закономерность" или злоба моего
предводителя, а божественное провидение привело меня именно сюда, чтобы
"сделать человеком". Увидев Ангела, я понял также, что, коль скоро такой
Ангел оказался на службе, он должен был чистить нужники, и для меня просто
честь составлять ему компанию и заниматься тем же.
В казарменных сообществах воистину "становятся людьми" не те, кому
даются льготы, а как раз те, кому достаются тяготы. (Терпение! Я прекрасно
знаю, что тяготы могут обернуться льготами, и потому всегда настороже!)
Например, моя шопеновская служебная командировка до сих пор представляется
мне в известной степени пятном, которое можно извинить разве что моей
относительной молодостью - мне тогда было двадцать два. Другие льготы (не
"тяготы навыворот", а истинные льготы) я не рассматриваю как пятна - к
примеру, то обстоятельство, что, будучи батальонным поставщиком угля -
отсюда явствует, что я занимался _не только_ экскрементами, - я вел с
настоятельницей монастыря бенедиктинок близ Руана сложнейшие переговоры,
сильно затянувшиеся по причине взаимного влечения, но самого возвышенного
порядка. Мы ежедневно беседовали по нескольку часов, сговариваясь об одном
дельце (попутно я должен был рассеивать ее страхи, убеждая, что не донесу
на нее): в обмен на хороший уголь, который срочно требовался
настоятельнице для прачечной, она должна была разрешить мне принимать два
раза в неделю ванну. Обе договаривающиеся стороны дошли прямо-таки до
высшей математики в дипломатии в духе Паскаля и Пеги. Хотя монашки
догадывались, что с моим вероисповеданием не все благополучно, они
приглашали меня на праздничную мессу в день вознесения богородицы, а после