"Генрих Белль. Завет " - читать интересную книгу автора

солдат ее не знает! - почти убийственная для души и тела. Когда, кажется,
ради одной-единственной ночи мертвецкого сна готов убить кого угодно, когда
хочется рыдать от изнеможения, когда тебе все безразлично - только бы
забыться, только бы уснуть.
Когда я вошел в бункер, Кандик дрых, уронив голову на стол, и даже мой
громкий топот его не разбудил. Я не раздеваясь рухнул в койку и тоже тотчас
же заснул, у меня не было сил даже ткнуть Кандика локтем в бок, да и потом,
мне было все едино - будь что будет, по мне, пусть кто хошь приходит и хоть
весь наш опорный пункт вырежет.
Проснулся я уже в полдень; на столе стоял дымящийся котелок, за столом
сидел Ваш брат и спокойно на меня смотрел. Только он раскрыл рот, чтобы со
мной заговорить, зазвонил телефон. Он взял трубку, назвал наш отзыв, и в
следующую секунду лицо его вытянулось от безграничного изумления. Потом он
несколько раз повторил "Да, я вас понял" и, положив трубку, громко
расхохотался.
А случилось вот что: командир роты распорядился-таки поджарить себе к
завтраку мозги коровы, забитой той же ночью, и съел их один, целиком, после
чего ему вдруг сделалось до того худо, что пришлось срочно на машине
отправлять его в военный лазарет в Абвиль (оказалось, у него хроническая
болезнь желудка, из-за которой его и на Восточный фронт не послали). Вашему
брату как старшему по званию было приказано принять командование ротой.
В течение часа нам нужно было перебраться из Ларнтона в Пошеле, где мы
с нашим не слишком-то солидным багажом расположились на вилле шефа, в
очаровательном четырехкомнатном домике, для начала радуясь просто тому, что
вырвались из Ларнтона. Еще двух часов нам хватило, чтобы обосноваться на
новой квартире, а вещи прежнего хозяина сложить в кладовку. Около четырех
Ваш брат отправился в канцелярию принимать дела.
Я же до самого вечера просидел на нашей маленькой террасе с видом на
море и читал дневники Кьеркегора, которые одолжил мне Ваш брат.
Поскольку он и к восьми все еще не вернулся, я отправился спать и почти
сразу же уснул. Я и правда очень устал от мытарств и треволнений прошедших
суток, так что надежда наконец-то без помех проспать целую ночь манила меня
несказанно.
Наутро я проснулся около восьми, едва успев вовремя разбудить Вашего
брата, прежде чем самому помчаться в расположение роты. Впервые за последние
три года мне довелось снова заняться строевой подготовкой. Если бы Вы знали,
какой ужас охватывает меня и по сей день от одних только слов "строевая
стойка", этого краеугольного камня незабываемой прусской шагистики!
Ваш брат примерно в половине девятого уехал принимать два опорных
пункта обороны на нашем северном фланге.
Утро тянулось невыносимо долго. И за обедом я был один, без всякого
удовольствия проглотил свою порцию, после чего улегся подремать на койку с
сигаретой и початой бутылкой вина.
Возвращение Вашего брата меня разбудило; я слышал, как он прошел в свою
комнату, шваркнул портупею. Вскоре после этого он позвал меня к себе.
Вид у него был раздосадованный и усталый, и первым делом он попросил у
меня сигарету. Мы уселись в креслах друг против друга, и после первых же
затяжек он протянул руку под стол и, к немалому моему изумлению, извлек
оттуда бутылку вина. Потом принес из буфета бокалы, откупорил бутылку и
разлил вино. Мы чокнулись и выпили.