"Генрих Белль. Завет " - читать интересную книгу автора

где-то в бездонной подкупольной высоте, движется от вышки к вышке. Если не
видеть его ног, подумаешь: господи, какой бояка, как же медленно он ступает,
как осторожно. А на самом-то деле там, вверху, отчаянный смельчак.
Секрет счастливого опьянения - в умеренной неумеренности.
Отнеситесь к этому парадоксу как угодно. Ты пьешь вино, пропускаешь его
под придирчивыми арками своего нёба, и сперва оно просто уходит куда-то
вниз, в молчание колодца, который наполняется, наполняется - и вдруг из него
начинает что-то подниматься, словно столбик барометра. Где-то внутри незримо
и помимо твоей воли образуются сообщающиеся сосуды между телом и духом, и
ощущение счастья и довольства в тебе растет по мере того, как уровни
содержимого этих сосудов сближаются. Пока наконец душа и тело не окажутся в
состоянии упоительного балансирования, волшебной игры, танца на канате - о,
это дивное чувство, когда ты сам испытываешь свои способности держать
равновесие! В тебе просыпаются, тебя вдруг пронзают озарения поразительной
ясности, однако ты ничего не запоминаешь. Как обидно! Но, видимо, такова уж
туманная бескорыстная природа этих откровений, что после них ничего не
остается.
И конечно же, я прекрасно видел, что Кадетта меня обманывает (все
трактирщики мира наживаются на пьяницах), она много раз стирала цифру
потребленного мной спиртного и писала другую, больше прежней. Я ничего не
говорил. Чувство равнодушия к материальным вещам, которое охватывает тебя в
этом состоянии, почти сродни райскому блаженству. Любовь и выпивка, в каких
бы неприглядных обстоятельствах они ни случились, до самого конца несут в
себе нечто райское. Так что я предоставил Кадетте полную свободу действий -
не только из-за вышеупомянутого равнодушия, но и просто потому, что лень
было связываться. Даже рот открыть и то казалось глупостью, а уж затевать
разговор, а тем паче склоку с этой омерзительной харей - нет, увольте. Она
следила за мной исподтишка, боязливо и жадно, как паук за последними
содроганиями мухи в своей паутине...
Потом никогда не понимаешь, как добрался домой. Но домой идешь твердо,
с убийственной уверенностью, знакомой только выпивохам, идешь самым прямым и
коротким путем.
Разумеется, наутро тело мстит за себя, роняя барометр самочувствия
глубоко ниже нулевой отметки. Четырех часов сна мне хватило бы, но Кандик
оказался мелочен, как последний старьевщик. Был мой черед дежурить на
телефоне, значит, я обязан его сменить, пусть даже эти два часа он просидит
рядом со мной, клюя носом. И он действительно сидел рядом, пыхтя, сочинял
письмо жене и время от времени злорадно пихал меня в бок. Только благодаря
таким вот тупицам и исполняются законы.
Брат Ваш ушел на совещание. Вернулся он, как я позже узнал, около
восьми, когда я уже уснул, да и Кандик завалился на боковую. Ваш брат
просидел около меня с восьми почти до полуночи. Я спал как убитый, даже
телефон, пронзительно надрывавшийся возле самого моего уха, не в силах был
меня разбудить. Сон после вина почти так же прекрасен, как само вино: со
сладостным замиранием сердца ты погружаешься куда-то в темную синь колодца,
в его бездонные глубины, пока не опустишься в илистую гущу темного
полубеспамятства. Пьяный от вина человек производит во сне странные,
безотчетные движения, словно младенец в материнской утробе, и пробуждение
его схоже с появлением на свет младенца - оно болезненно и блаженно
одновременно... Во сне у меня было чувство, будто я за что-то ухватился и